Отправлено: 11.04.18 10:30. Заголовок: И.К.ФЕДОРОВА. ДОЛГИЙ ПУТЬ К РОНГОРОНГО

И.К.ФЕДОРОВА
ДОЛГИЙ ПУТЬ К РОНГОРОНГО
(записки дешифровщика)

Дешифровка рапануйской письменности, которой я занималась более 40 лет, наконец, мною завершена, даже опубликована, но науке никак не удается поставить точку в этом вопросе рапануистики и преградить мутный и бурный поток публикаций многочисленных «дешифраторов», профессионалов и любителей разных стран. Явно не сведущие авторы, часто не имеющие специального гуманитарного образования, берутся за обсуждение одной из самых трудных научных этнолингвистических проблем сущности и дешифровки иероглифического письма ронгоронго с острова Пасхи.
В этом отношении показательна небольшая заметка М.Расколова на сайте Statya.ru (28.09.2002), посвященная дешифровке ронгоронго, «сделанной» Стивеном Фишером (Новая Зеландия).
Прочтя ее, я поняла, что нужно все-таки показать исследователям и любознательным читателям разницу между несерьезным подходом к научным проблемам (в данном случае к поиску и раскрытию секрета ронгоронго) и кропотливыми научными исследованиями – не ради своего тщеславия, а во славу человеческого разума и научного познания.
Расколов пишет: «Некоторое время назад доктор исторических наук из Санкт-Петербурга Ирина Константиновна Федорова после многих лет титанического труда сумела прочесть кохау ронгоронго. Но прочесть тексты – еще не значит понять, что скрыто за ними. И снова рождаются гипотезы…»
Видимо, М.Расколов думает, что я прочла тексты, не переведя их, и не понимая их смысла. Далее он толкует, в меру своего понимания, «фаллическую гипотезу», порожденную Стивеном Фишером, полная несостоятельность которой мною была доказана несколько лет назад в подробной рецензии, опубликованной вскоре после выхода из печати этого удивительно объемного труда новозеландского ученого. Однако научные рецензии почти никто не читает, а Интернет заполнен «дешифровками» ронгоронго и не одного только Фишера, а, например, и еще более оригинального С.В.Рябчикова, публикующего «том» за «томом» свои эпохальные открытия.
Поэтому здесь я хочу подвести итог исследованиям ронгоронго – своим и моих коллег из Института Этнографии (ныне МАЭ РАН) и зарубежных ученых.
Если можно говорить о научном наследии и школе в таком специфическом деле как дешифровка иероглифических надписей, то в российско-советско-российской этнографической науке прослеживаются несколько разных тенденций. Здесь я хочу подвести итоги сплошной дешифровки всех текстов кохау ронгоронго, сделанной мною в результате серьезного самостоятельного изучения кохау ронгоронго и переосмысления выводов своих предшественников.
В течение долгого времени после открытия рапануйских дощечек с вырезанными на них значками (изображающими растения, рыб, птиц, разного вида человечков и т.п.) и начала их изучения в последней трети XIX – первой половине ХХ в. – единого мнения о типе письма ронгоронго, о содержании текстов на деревянных дощечках у ученых не было; мало кто из них вообще признавал, что коренные жители острова Пасхи создали именно уникальное, сложное и непонятное письмо, а не просто рисовали рыбок, птичек и человечков.
Ученый и путешественник, антрополог и этнограф Н.Н. Миклухо-Маклай не только привез из своего плавания по Тихому океану две дощечки ронгоронго с о.Пасхи, но и высказался в пользу идеографического характера этого письма: «Рассматривая ряды этих знаков, приходишь к заключению, что здесь имеешь дело с самой низкой ступенью развития письма, которую называют идейным шрифтом» («или рисуночным идеографическим письмом», согласно термину, предложенному Б.Н. Путиловым) [Миклухо-Маклай, 1990, 67, 403].
В 1925 г. двумя дощечками, хранящимися в МАЭ, заинтересовался хранитель музея А.Б. Пиотровский, который подверг формальному анализу тексты, нанесенные на хранящихся у нас дощечках. Он же составил небольшой каталог графем, вырезанных на них – всего 227 знаков [Piotrowski, 1925]. Третьим нашим исследователем, внимание которого привлекли дощечки ронгоронго был совсем юный Б.Г. Кудрявцев. В 1939 г., еще школьником и членом кружка в МАЭ, одновременно с французским ученым А. Метро [Metraux, 1940, 402], он установил факт параллельности текстов, нанесенных на двух наших дощечках и Большой Чилийской (из Сантьяго-де-Чили). Материалы молодого талантливого исследователя (он умер во время войны в 1943 г.) позднее были опубликованы сотрудником МАЭ, профессором нашего университета Д.А. Ольдерогге [1947, 1949], хорошо знавшим Б.Г. Кудрявцева. В своей публикации он высказался за иероглифический характер ронгоронго.
Вторая половина ушедшего столетия ознаменовалась в МАЭ значительными успехами в изучении ряда неизвестных, а потому и загадочных письменностей – индейцев майя, киданьских текстов, протоиндийского письма, а также и весьма своеобразной рапануйской иероглифики (письма ронгоронго).
В середине 1950-х гг. Ленинградская часть Института этнографии АН СССР (ныне МАЭ РАН), куда пришел работать Ю.В.Кнорозов – молодой доктор исторических наук, на долгие годы стала «дешифровальным» центром изучения древних письменностей. Генератором идей, инициатором, вдохновителем этого был Ю.В.Кнорозов, удостоенный за дешифровку письма индейцев майя звания лауреата Государственной премии.

http://dereksiz.org/i-k-fedorova-dolgij-pute-k-rongorongo.html?page=2

 Отправлено: 11.04.18 10:30. Заголовок: В марте 1955 г. в Мо..

В марте 1955 г. в Москве состоялась блестящая защита Ю.В. Кнорозовым кандидатской диссертации, посвященной письму древних майя. Заседание Ученого совета закончилось настоящим триумфом, – 33-летнему ученому была присуждена степень сразу доктора исторических наук. Кнорозов не остановился на достигнутых им результатах и в течение всех последующих лет жизни продолжал работать над рукописями майя. Он не только проверял и корректировал сделанные им ранее выводы, но и включал в сферу изучения и другие памятники письма, не ограничивая свои научные интересы рамками только одного региона, одной культуры.
Став организатором и руководителем Группы этнической семиотики Ленинградской части ИЭ АН СССР настоящей школы и центра дешифровки, Кнорозов уделял также много времени и сил изучению памятников других систем древнего письма – фестского диска, киданьских надписей древней Монголии X-XII вв., протоиндийских текстов, древнего андского письма, пиктографии айнов, а также рапануйскому письму на деревянных дощечках, два образца которых хранятся в Музее Антропологии и Этнографии РАН (СПб.).
В середине 1950-х гг. Ю.В. Кнорозов, окрыленный успехами своей дешифровки древней письменности майя, занялся одновременно и изучением письма ронгоронго – скорее всего, пожалуй, с целью проверки правильности и универсальности своей теории и методологии изучения и дешифровки неизвестных систем письма.
Работа над рапануйскими текстами началась вскоре после возвращения Юрия Валентиновича из Копенгагена с XXXII Конгресса Американистов (Дания, 1953). Там, на одном из заседаний выступил немецкий ученый Т.С.Бартель, который рассказал о достигнутых им результатах изучения загадочного письма ронгоронго и сообщил, что готовит к публикации большую серьезную монографию, посвященную дешифровке таинственных знаков. Это сообщение Бартеля заинтересовало, а одновременно и уязвило самолюбие Юрия Валентиновича и Николая Александровича Бутинова (заведующего Ленчасти сектора Австралии, Океании и Америки), ведь не только Н.Н.Миклухо-Маклай, но и другие русские ученые (Б.Г.Кудрявцев, Б.А.Пиотровский, Д.А.Ольдерогге) много сделали для изучения загадочных дощечек с о.Пасхи.
Здесь уместно будет отметить, что известный немецкий ученый-этнолог профессор Томас Бартель (1923-1997) из Тюбингена (Германия), посвятил всю свою жизнь исследованию культуры, мифологии, фольклора народов Океании, Южной и Центральной Америки, Древней Индии, а главное, — изучению трех ранних, неизвестных систем письма — индейцев майя, островитян Рапа-Нуи и протоиндийской письменности. Окончив колледж им. Лессинга, он с 1946 г. серьезно заинтересовался проблемами географии и этнологии. Поиски призвания вскоре привели его в Гамбург. Там в 1952 г. в Гамбургском университете Т.Бартель за свою работу «Studien zur Entzifferung…», посвященную письму индейцев майя, был удостоен научного звания доктора филологии. Позднее, в 1957 г., на конкурс на замещение должности преподавателя Университета им была представлена фундаментальная работа по письму рапануйцев под названием «Основы для дешифровки письма острова Пасхи» («Grundlagen zur Entzifferung der Osterinselschrift»), изданная в Гамбурге в 1958 г.
В 1959 г. Т.Бартель получил приглашение в Тюбинген, где вел работу в качестве экстраординарного, а с 1964 г. и ординарного профессора этнологии Института этнологии Университета, а затем стал и директором этого института. В 1988 г. он вышел в отставку, но до последних дней много и плодотворно трудился.
Научное наследие Т. Бартеля огромно — только в области рапануистики им написано свыше 30 научных книг, монографических исследований и статей. Т.Бартель, начиная с 1951 г. создал немало научных работ, посвященных иероглифике майя, эпиграфике, палеографии древних надписей, иконографическим изображениям в кодексах и рукописях майя, ацтеков, а также статей по мифологии народов Южной Америки.
Т.Бартель не был только университетским профессором и кабинетным ученым. В 1957—1958 гг. он вел, и очень успешно, полевые исследования на о. Пасхи, а также в Южной Америке (в Чили), где общался со многими местными информаторами. Его полевые материалы, прежде всею рапануйские, легли в основу многих его статей, а также хорошо известной всем океанистам и переведенной, в частности, на английский язык книги «Восьмая страна» («Das achte Land», 1974), посвященной этноисторическому изучению о. Пасхи. В 1966 г Т.Бартель осуществил экспедицию в Мексику и Гватемалу, а в 1970 г. в Перу. Там, вместе с перуанской исследовательницей Викторией де ла Хара, он изучал памятники письма древних инков.
По возвращении из Дании, Ю.В. Кнорозов вместе с Н.А. Бутиновым (с одобрения дирекции ИЭ АН СССР) принимаются за изучение ронгоронго – с учетом того, что было сделано учеными предшественниками – как отечественными, так и зарубежными.
Николай Александрович Бутинов (1914-2000), крупный ученый-океанист, хорошо известный в нашей стране и за рубежом, доктор исторических наук, лауреат премии им. Н.Н. Миклухо-Маклая Президиума АН СССР за 1987 г., в теоретическом плане занимался изучением многих этнографических тем, прежде всего связанных с проблемами первобытного общества, постоянно внося в их разработку свое новое и оригинальное видение.
Для работы над письмом ронгоронго у нас в Кунсткамере были все необходимые условия – хранящиеся в Музее две дощечки (Большая и Малая), научные кадры высокой квалификации, готовые взяться за решение столь сложной задачи, а главное – согласие и поддержка дирекции Ленчасти, приказом которой была создана рабочая группа, куда вошли сотрудники сектора Австралии, Океании и Америки (Э.В.Зиберт, Р.Г.Ляпунова, Д.Д.Тумаркин, Д.А.Сергеев). Руководителями всей работы были Н.А.Бутинов, возглавлявший Ленчасть сектора и Ю.В.Кнорозов. И работа буквально закипела.
Перед коллективом стояла весьма серьезная задача до выхода заявленной Т. Бартелем книги, подготовить и сдать в печать (а лучше бы и опубликовать) коллективный труд, содержащий все необходимые материалы по загадочному письму о.Пасхи.
Работа предстояла долгая и кропотливая, причем как научная, так (прежде всего) и техническая. Нужно было собрать фотографии всех дощечек (часто с помощью зарубежных корреспондентов и коллег), дать научное описание их (и самого текста, его особенностей), с указанием их сохранности, времени обнаружения, места хранения и т.п. Эта работа выпала на долю дотошной Э.В.Зиберт, хорошо знавшей немецкий и английский языки. На остальных членов рабочей группы была возложена серьезная техническая работа – фотографирование дощечек из МАЭ, пересъемка воспроизведений текстов, опубликованных в зарубежных изданиях, и прорисовка по ним знаков. Тексты нужно было сфотографировать и не один раз, затем прорисовать, разрезать на строки, расклеить одну под другой на листах бумаги (чтобы ликвидировать перевернутый бустрофедон), снова перефотографировать. Затем все тексты, представляющие непрерывный строй знаков делились на ряды с учетом повторяющихся знаков и их устойчивых комбинаций (блоков). Были составлены таблицы повторяющихся отрывков и блоков, а также параллельных отрывков и их рядов. Под рядами Кнорозов и Бутинов понимали последовательно идущие группы знаков, в которых постоянно повторяются первый или последующий знак (или сочетание знаков).

 Отправлено: 11.04.18 10:31. Заголовок: По фотографиям ряды ..

По фотографиям ряды блоков были выделены не только в текстах на наших дощечках, но и на дощечках, хранящихся в зарубежных музеях.
Ради дальнейшей работы, тексты ронгоронго были расклеены двумя столбцами (с разбивкой на блоки и параллельные ряды): слева основной ряд, справа – параллельные отрывки.
Всей этой технической работой с текстами руководил неугомонный Н.А.Бутинов, легко загоравшийся интересными идеями. И сейчас перед глазами Николай Александрович, высокий, стройный, в белой рубашке, с непокорной прядью волос, спадающей на лоб. Это было летом 1958 г., а я только что оказалась в коллективе Сектора Австралии, Океании и Америки в качестве издательского работника и очень хорошо помню подготовительный период перед сдачей рукописи в печать.
Мне почти 45 лет назад посчастливилось буквально с первых же дней в Институте, образно говоря, окунуться в невероятно сложную и интересную работу по изучению иероглифических дощечек острова Пасхи (Рапа-Нуи), а сначала, по ознакомлению с фольклором, историей, этнографией, языком рапануйцев, без чего невозможна была бы и сама дешифровка.
Часто вспоминаю и рассказываю всем, кому это интересно, о тех последних днях лета 1958 г., когда почти весь сектор Австралии, Океании и Америки (я не ошиблась!), кроме Ю.М.Лихтенберг и В.Р.Кабо, были заняты подготовкой к сдаче в печать большого коллективного труда, посвященного текстам кохау ронгоронго. Все столы кабинета Америки были завалены книгами, фототаблицами с прорисованными белой краской знаками ронгоронго, сводными таблицами рядов знаков и их устойчивых сочетаний (блоков), а также экземплярами рукописи, обрезками фотобумаги, негативами на стекле. Над всем этим царил Ю.В.Кнорозов с напряженным выражением лица, с нахмуренными бровями, с папиросой в зубах. А высокий, худощавый Н.А.Бутинов то и дело устремлялся за чем-либо на третий этаж, в кабинет Австралии и Океании, и быстро возвращался на первый, в кабинет Америки. Э.В.Зиберт в последний раз сверяла сноски в подготовленной рукописи и просматривала свою вводную часть по историческим сведениям о дощечках.
Мне, только что принятой в штат Института (ответственной за издательские дела) доверили всего лишь проставить пагинацию и подписи к многочисленным таблицам. Но все было столь необычно и увлекательно, что не принять участие в общей работе, предшествовавшей сдаче в издательство АН СССР (ЛО), а затем в серьезном изучении дощечек кохау ронгоронго и этнографии Рапа-Нуи и других островов Полинезии, было просто невозможно. Тем более, что, будучи выпускницей французского отделения филфака ЛГУ, я изучала тексты на классической и вульгарной латыни, а также ранние тексты на французском языке, под руководством доктора филологических наук Е.А.Реферовской.
С первого дня своего знакомства в июле 1958 г. с Ю.В.Кнорозовым, тогда еще молодым доктором наук), я была загипнотизирована не только пронизывающим взглядом серо-голубых глаз Юрия Валентиновича, его многозначительной, слегка демонической улыбкой, но, прежде всего, свойственной ему какой-то особой, сверхъестественной, казалось, силой проникать не только в тайны древних письменностей и семиотических проблем, но и совершенно неизвестной тогда кибернетики. Его взгляд из-под густых темных бровей точно буравил собеседника, желая узнать, способен ли тот понять всю глубину мысли ученого-дешифровщика, сможет ли достичь чего-либо в этой сложнейшей области научных исследований.
Вскоре трудами сектора была подготовлена рукопись, содержащая все основные материалы, необходимые для дешифровки кохау ронгоронго. Весьма обширное введение к будущей книге, а точнее вводную статью, посвященную истории открытия дощечек ронгоронго, месту их хранения, их сохранности, подготовила Э.В. Зиберт, много работавшая в библиотеках нашей страны, переписывавшаяся с зарубежными учеными и получавшая от них и из библиотек других стран разного рода публикации и сведения. И действительно, в очень короткий срок были собраны все требуемые для дешифровки исходные материалы, многие из них были получены из-за рубежа.
Не ожидая окончания работы над текстами ронгоронго, Кнорозов вместе с Бутиновым обобщили первые результаты совместного огромного труда и поделились своими предварительными выводами относительно характера письма острова Пасхи с участниками совещания этнографов нашего города 19 мая 1956 г.
Вскоре их совместный доклад был опубликован в виде статьи под названием «Предварительное сообщение об изучении письменности о. Пасхи» [Бутинов, Кнорозов, 1956].
Анализируя дощечки ронгоронго, авторы статьи подтвердили вывод Д.А.Ольдерогге [1947] о том, что письмо о.Пасхи основано на тех же принципах, что и другие иероглифические системы письма – египетское, шумерское, хеттское, китайское, но на ранней стадии развития. Правда, в отличие от последних, в ронгоронго не передаются (или по крайней мере не всегда передаются) служебные слова (предлоги, частицы). Объяснить это, по их мнению, можно тем, что тексты ронгоронго написаны на «архаическом» рапануйском языке, сильно отличающемся от современного рапануи [Бутинов, Кнорозов, 1956, 90].
Если зарубежные ученые (за исключением Бартеля) изучали лишь отдельные дощечки (тексты), то нашим ученым Н.А.Бутинову и Ю.В.Кнорозову удалось собрать и обработать буквально все тексты ронгоронго. Весь материал они подвергли формальному анализу и выявили не только повторяющиеся устойчивые сочетания знаков (блоки), но и их ряды, т.е. последовательно идущие группы знаков, где постоянно повторяются первый (первые) или последний (последние) знаки (или их сочетания). Благодаря этому сплошной текст удалось разбить на самостоятельные группы знаков, передающих, как они считали, сочетания слов и даже отдельные слова [Бутинов, Кнорозов, 1956, 81-82]. Эти группы знаков блоки и их устойчивые ряды легли в основу работы отечественных исследователей.
Число повторяющихся сочетаний и групп знаков оказалось достаточно большим, что говорило, по мнению Бутинова и Кнорозова о том, что рапануйское письмо фиксирует звуковую речь [Бутинов, Кнорозов, 1956, 83]. На это указывало также ограниченное количество знаков и их сильная стандартизация, большое число удвоений, отражающие особенности рапануйского и других полинезийских языков (ср. напр. рап. rivariva «хороший», uriuri «черный»). По подсчетам авторов статьи, число удвоений всех знаков в текстах по отношению к общему числу знаков примерно то же, что и число слов с удвоенными морфемами по отношению к общему числу слов в рапануйском языке (15-20%).
Более того, в текстах ронгоронго и фольклорных записях – примерно один и тот же процент слов с удвоенной морфемой. Помимо этого в текстах ронгоронго удалось выявить стойкие, как писали авторы, сочетания двух или нескольких знаков: сочетание идеограмм (т.е. знаков, передающих слова) например, знак «ariki» (вождь) и руки «mau» (держать) означает «ariki mau» – «верховный вождь». По их мнению, им удалось, таким образом, из сплошного текста на дощечках выделить «самостоятельные группы слов» («фразеологические сочетания и обороты») и, что еще важнее, «отдельные слова» [Бутинов, Кнорозов, 1956, 82]. Устойчивые сочетания, встречающиеся на разных дощечках и в разных «контекстах» (т.е. в окружении разных по «сюжету» групп знаков) передают, как утверждали авторы совместной статьи, самостоятельные фразеологические единицы [Бутинов, Кнорозов, 1956, 82-86].
В результате этого, сплошные тексты были разбиты на самостоятельные группы знаков, передающих, как считали Кнорозов и Бутинов, группы слов и даже отдельные слова [Кнорозов, Бутинов, 1956, 81-82], что, к сожалению, как я позднее обнаружила, не только затруднило работу, но и, в конечном счете, направило дешифровку по неверному пути.

 Отправлено: 11.04.18 10:31. Заголовок: Вскоре, уже на основ..

Вскоре, уже на основе предварительного изучения текстов была высказана мысль, что для ронгоронго характерны следующие типы сочетаний:
1.Сочетания идеограмм, т.е. знаков, передающих целые слова (независимо от их морфемного состава! – И.Ф.). Уже упоминавшийся знак вождя (ariki) и знак руки (mau) передает титул верховного вождя «арики мау» (ariki mau).
2. Сочетание идеограмм и ключевого знака (последний только указывает на смысл, но не читается): так, например, знак солнца (raa) в соединении со знаком неба (rangi) читается, видимо, как «солнце», а знак неба в данном случае является ключевым и не читается (он лишь показывает, к какой группе предметов или явлений можно отнести данный объект). Как подчеркнули авторы, знак неба здесь указывает именно на то, что речь идет о солнце, а не о первой половине суток (дне). Слово «raa» в рапануйском языке означает также «день». В сочетании двух знаков дождя (ua) и неба (rangi) рапануйцы должны были читать знак как «дождь», а ключевой (немой) знак неба указывал на небесное явление.
3. Возможны в ронгоронго, по мнению Кнорозова и Бутинова, также и сочетания фонетического и ключевого знака: например, знак идущего человека и знак неба авторы статьи считали возможным читать как слово «посылать» (rangi), причем знак идущего человека рассматривали в качестве ключевого знака.
4. В ронгоронго может иногда встречаться, полагали Кнорозов и Бутинов, и чисто фонетическое написание, например, сочетание знаков солнца (raa) и дождя (ua) они прочли ra-ua – местоим. «они».
Впоследствии, правда, сплошная дешифровка, сделанная мною, этих выводов не подтвердила.
Вывод авторов о том, что сочетание трех знаков последовательно изображающих бухту, столб и черепаху, можно читать как Ханга-о-Хону «Бухта Черепахи» (топоним, связанный с легендарной историей заселения острова) долгие годы считался «основополагающим», даже «хрестоматийным» для всех дешифровщиков, включая и меня.
Позднее, в одной из своих статей Н.А.Бутинов подчеркнул, что все сделанные им в 1956 г. совместно с Кнорозовым выводы не противоречат тому, что когда-то писал о дощечках Н.Н.Миклухо-Маклай [Бутинов, 1959, 70]. Не следует, однако, забывать о том, что в письме ронгоронго тот видел всего лишь идейное письмо («идейный шрифт», как он сам пишет), т.е. идеографию – иначе «язык понятий» [Миклухо-Маклай, I, 1990, 67].
Н.А.Бутинов особо отметил также, что знакомясь с ронгоронго, Миклухо-Маклай обратил внимание на то, что некоторые фигуры (т.е. знаки) объединены в группы – по 2-3 знака и более, сделав, таким образом, первый шаг к делению непрерывных текстов на смысловые единицы [Бутинов, 1959, 70].
Хотя Н.А.Бутинов и Ю.В.Кнорозов были лишь в самом начале дешифровки (процесса трудного и длительного), они предприняли попытку определить содержание некоторых дощечек или их отрывков, опираясь на группы знаков, на которые обратил внимание еще Миклухо-Маклай. Так на таблице из Сантьяго (под названием Кеити) авторам удалось выделить ряд из 6 имен, представляющий собой, якобы, генеалогию от потомка к первопредку, под условным именем «Осьминог» [Бутинов, Кнорозов, 1956, 89, табл. VII]. Последние две строки, выделяемые Кнорозовым и Бутиновым после знака осьминога, имеют, по их мнению, сходство с группами знаков начальных и финальных строк текста, приведенного ими на табл. VI [Бутинов, Кнорозов, 1956, 88, табл. VI]. Текст же представляет собой, согласно статье, список растений, привезенных легендарным вождем рапануйцев Хоту Матуа. Отсюда авторы делают вывод о том, что последний предок, на котором обрывается генеалогия, прибыл на о.Пасхи вместе с вождем Хоту Матуа [Бутинов, Кнорозов, 1956, 89-90]. Это всем казалось настолько очевидным, что рисунок-таблица с «именами», выгравированными на дощечке, почти 40 лет (!) украшала стенд на экспозиции Кунсткамеры, посвященной коренным жителям Австралии и Океании. Но толкование имен, также как и названий из списка растений (иначе «ряда Хоту Матуа») [Бутинов, Кнорозов, 1956, таб. VI], знаки которого были вычерчены рукой самого Ю.В. Кнорозова, сколько-нибудь обоснованы не были.
На Малой Чилийской дощечке Кнорозов и Бутинов выделили ряд из трех групп знаков, начинающихся знаком «рыба» (ika), которую они стали трактовать как «жертва» или «убитый» (ср. рап. ika – «рыба; жертва»). Иероглифы, следующие за этим знаком должны передавать, по их мнению [Бутинов, Кнорозов, 1956, 90, табл. VIII, 1-3], имена или титулы жертв (ika):
1. В первой группе упоминается тангата ману («человек-птица», символ ежегодно избираемого военного правителя острова), имя которого вероятно передано двумя последующими знаками.
2. Во второй группе назван вождь (арики), имя которого передано знаками «поющего петуха» и «акулы», по мнению авторов, он сын вождя, указанного в третьей группе.
3. Вождь (имя его передано знаками «акулы» и «спрута», теми же самыми, что и в группе генеалогического ряда); его авторы статьи истолковали как отца вождя, указанного под № 2.
Помимо этого «открытия», авторам удалось, по их мнению, обнаружить поссессивные (указывающие на принадлежность) частицы (между именами предка и потомка), передаваемые значками «копья» и «камня».
Сплошная дешифровка, выполненная мною, показала, однако, что такие малообоснованные и преждевременные выводы можно было рассматривать лишь как рабочие гипотезы, тем более, что предложенные толкования знаков не удалось достаточно аргументировать.
Эта небольшая статья была не только своеобразным отчетом о том, что удалось сделать за короткий срок Кнорозову, Бутинову и их помощникам, но и программой на ближайшие годы, связанной с подготовкой «Корпуса иероглифических текстов острова Пасхи» «Corpus Inscriptionum Rapanuicarum» результата напряженного совместного труда сотрудников Ленгруппы сектора Австралии Океании и Америки ИЭ АН СССР. Все иероглифические материалы в нем необходимо было дать в привычном для читателя виде (слева направо и сверху вниз), с указанием на параллельные отрывки, блоки и их ряды. Помимо этого, будущая публикация должна была включать авторские главы (или разделы), посвященные истории открытия письма о. Пасхи, изучению кохау ронгоронго и т.д. «Корпус» был сдан в издательство АН СССР (Ленинградское отделение) в самом конце лета или в начале сентября 1958 г. К сожалению, эта работа, представлявшая большой шаг вперед в изучении ронгоронго (в ней были собраны все необходимые для этого материалы), и которая должна была выйти под редакцией профессора Д.А. Ольдерогге, так и осталась ненапечатанной. Может быть, это произошло потому, что ее все-таки опередила опубликованная в том же году в Гамбурге Т. Бартелем «Основа дешифровки письма острова Пасхи» [Barthel, 1958], на которую Н.А. Бутинов поспешил написать положительную рецензию. Или же издательство сочло за расточительство публиковать работу наших авторов, которые, как и Бартель, все же не смогли разгадать тайну дощечек. Рукопись затерялась в архиве издательства, а группа по изучению ронгоронго прекратила свою работу.
Еще в 1956-1958 гг. известный норвежский исследователь Т.Хейердал и Т.Бартель обнаружили и купили у рапануйцев рукописные тетради (манускрипты), содержащие фольклорные тексты, записанные латинскими буквами. Хейердал собирался публиковать эти манускрипты во 2-м томе трудов своей экспедиции, но никто из зарубежных ученых не мог перевести эти тексты, написанные на рапануйском языке, частично с неправильной разбивкой на слова. Тогда Хейердал в 1962 г., зная, что в Ленинграде сильная школа дешифровки, обратился за помощью в СССР, но не к нам непосредственно, а в ЦК КПСС, чтобы мы не увильнули. В Институт пришла бумага, в которой было предписано обязать Кнорозова и Федорову выполнить требование Хейердала перевести (в кратчайший срок) рапануйские тексты, от которых отказались ученые за рубежом. Мне удалось сравнительно легко разобраться в текстах, содержащих интересные материалы по фольклору, языку и этнографии Рапа-Нуи, и я все их перевела, написав об этом статью. Ю.В.Кнорозов и А.М.Кондратов также написали по статье о письменности острова Пасхи. Все они были опубликованы Хейердалом, включившим нас в число «почетных» участников экспедиции [Heyerdahl, 1965. P. 389-411].

 Отправлено: 11.04.18 10:32. Заголовок: Позднее, переведенны..

Позднее, переведенные мной тексты манускриптов вошли в мою работу «Мифы, предания и легенды острова Пасхи» [Федорова, 1978]. В 1988 г. я перевела с рапануи и опубликовала манускрипт «Е», привезенный Т.Бартелем и опубликованный им без перевода в 1974 г., т.к. он не смог сделать его перевод [Федорова, 1988. C. 15-82].
Н.А. Бутинов, вскоре после сдачи рукописи «Корпуса» в печать, отошел от совместной работы и от общего с Ю.В. Кнорозовым взгляда на ронгоронго как на письмо звуковое, передающее речь, хотя на это указывали неоспоримые факты, опирающиеся на формальный анализ текстов (небольшое количество знаков, их сильная стандартизация, большое количество удвоенных знаков). Более того, Н.А. Бутинов пошел путем толкования отдельных знаков и их сочетаний (блоков) и целых пассажей, сопоставляя их с эпизодами мифов, легенд, а также генеалогическими списками. В этом ключе им написано очень много статей, не продвинувших, к сожалению, дешифровку вперед, но показавших, что намеченные им пути изучения уводят его (и его читателей) от решения проблемы раскрытия смысла знаков на дощечках с о.Пасхи.
Позднее Н.А.Бутинов сообщил о том, что он выявил еще один генеалогический ряд [Бутинов, 1959, 76], который можно трактовать как имена «длинноухих» – врагов «короткоухих» и их вождя легендарного Хоту Мотуа. В одной из своих более поздних статей [Бутинов, 1982, 66], Николай Александрович подчеркнул, что он не только установил число племен на о.Пасхи, но и, более того, «дешифровал» их названия – т.е. бездоказательно приписал ряду иероглифов тот или иной термин, известный по фольклорным памятникам. По его априорному мнению, они представляли собой подразделения внутри одного народа. Знаки читались им как всегда произвольно, исходя из ответа, который подсказывали ему фольклорные тексты, что не сдвинуло изучение ронгоронго ни на йоту.
В этой же статье Н.А.Бутинов высказал также мысль о том, что для ронгоронго характерен идеографический элемент (что изображено, то и называется, т.е. читается). Это означало отход его от прежней, общей с Ю.В.Кнорозовым позиции. Вместе с тем, подчеркивал Н.А.Бутинов, слишком увлекаться идеографией нельзя: если бы все знаки были идеограммами, то тексты, по его мнению, уже давно были бы прочитаны с помощью каталога Меторо-Жоссана [Бутинов, 1982, 66].
В статье 1984 г. Николай Александрович сделал совершенно неожиданный вывод относительно характера дощечек ронгоронго, уподобив их маорийским палкам, имевшим зарубки, каждая из которых символизировала какого-либо предка: зарубка – предок, еще одна зарубка – еще один предок и т.д., имена которых исполнитель обряда должен был хорошо помнить наизусть. А на о.Пасхи, согласно выводу Н.А.Бутинова, в роли такой палки выступают дощечки, с вырезанными на них знаками: их хорошо знает только тангата ронгоронго, т.е. человек – знаток песнопений (или сказитель).
Но память его не может долгое время хранить все мифы и предания в полном объеме (правда, непонятно, почему? Чем рапануйцы хуже греков, помнивших наизусть Гомера, индийцев, помнящих десятки тысяч стихов Махабхараты и Рамаяны, певцов-бардов, сказителей былин у славян). «Давний спор о том, чем является ронгоронго письменностью или мнемоническим средством – писал Н.А.Бутинов, решается просто: это письменность, помогающая хранить информацию в памяти, т.е. выполняющая функцию мнемонического средства» [Бутинов, 1984, 103]. Поэтому тангата ронгоронго должен прибегать к помощи знаков, играющих роль подсобного мнемонического средства, которое Н.А.Бутинов назвал «бирочным письмом».
Развивая далее эту мысль, Н.А.Бутинов писал, что помимо бирочных знаков в ронгоронго есть и такие, которые передают, хотя и не всегда и лишь частично (не в полном объеме) звуковой состав слова. Заметим, что подобные системы письма науке пока неизвестны. Более того, анализ знаков и их сочетаний привел Николая Александровича и к выводу о том, что ронгоронго можно назвать «бирочно-иероглифическим» письмом: часть текста пишется на дощечках, часть воспроизводится по памяти. Поэтому по мнению Н.А.Бутинова и нужно найти на дощечке группу знаков, передающих тот или иной известный по записям текст. В том случае, если последовательность знаков, рисуночное значение которых можно определить по «чтениям» Меторо, в какой-то мере соответствует числу действующих в мифе персонажей и их статусу, писал Н.А.Бутинов, а также последовательности излагаемых в мифе событий, мы можем предположить, что данная группа знаков передает именно этот миф.
Более того, можно попытаться использовать указанный миф в качестве билингвы и выяснить смысловое значение идеограмм. Но при этом рисуночное и смысловое значение их, как писал Н.А.Бутинов, не должны вступать в противоречие друг с другом – отмечал позднее автор [Бутинов, 1997, 51-52].
Следуя своему кредо Н.А.Бутинов сопоставлял группы знаков, их чтения (по Меторо, который просто называл то, что изображает знак – где более «адекватно», где совсем невпопад), с найденными им цитатами или фрагментами из поздних легендарных версий.
Здесь же он отметил еще одну специфику ронгоронго – запись на дощечке, по его мнению, передает не все детали, а лишь «узловые». Главный же вывод, следующий: дешифровка ронгоронго крайне сложная проблема – поэтому при решении ее возможны разные пути поисков и разные методики дешифровки. Николай Александрович допустил большую неточность: при изучении неизвестной письменности, особенно вначале, могут быть предприняты разные шаги, подходы к изучению письма, но способ дешифровки только один – такой, который соответствует характеру записи неизвестного текста. Замечу, однако, что каждый вид неизвестной письменности требует особой методики, конкретно подходящей для данного письма.
Исторические предания рапануйцев позволяют, писал Н.А.Бутинов, выяснить многие моменты прошлого, хотя иногда они фрагментарны и даже противоречивы. А проверить приводимые в них сведения можно, по мнению Н.А.Бутинова, лишь изучая ронгоронго. Вот поэтому-то в дополнение к фольклорным версиям (в поздней интерпретации!) он привлекает в качестве билингвы такой необычный источник, как иероглифические тексты, записанные на пяти дощечках – двух из Кунсткамеры, Большой чилийской, Тахуа и Аруку Куренга. То, что удалось установить Н.А.Бутинову, исходя из знаков и чтений Меторо, позволило ему (так считал он сам) более точно проследить последовательность эпизодов в мифологическом повествовании, посвященном происхождению рапануйцев и заселению о.Пасхи [Бутинов, 1984, 112].
В своих статьях, посвященных дешифровке ронгоронго, Н.А.Бутинов приводит, как он сам везде подчеркивал, новые, обнаруженные им на дощечках, подробные сведения об истории заселения о.Пасхи, о борьбе длинноухих и короткоухих, о генеалогиях вождей, о легендарном Хоту Матуа, и т.д. и т.п. Все это, конечно, очень интересно для читателя, который впервые знакомится с о.Пасхи. Но, к сожалению, в его статьях нет ответа на один простой вопрос: зачем же рапануйцы столько сил и времени тратили на то, чтобы запомнить огромное число значков, а затем подолгу и с большим трудом (в молодые годы и в старости) упорно вырезали акульим зубом или острым обсидианом генеалогии, легенды, предания, те самые, которые они и без того хорошо знали наизусть (более того, обязаны были знать!), и которыми они делились не только с молодежью, но и с белыми людьми.

 Отправлено: 11.04.18 10:32. Заголовок: Я, в 1958 г. молодой..

Я, в 1958 г. молодой научно-технический сотрудник (была такая должность!) с университетским филологическим образованием, едва успев приобщиться к серьезной совместной деятельности (всего лишь в качестве ответственного за издательскую работу) заинтересовалась, а вскоре и увлеклась не только загадочными значками ронгоронго, но и языком, фольклором и этнографией острова Пасхи.
А год спустя Ю.В.Кнорозов со своим мрачным, как всегда, видом, предложил мне написать рецензию на новую книгу зарубежного исследователя (Фуэнтеса) по языку острова Пасхи, и вскоре после этого, как ни удивительно, статью, посвященную особенностям рапануйского письма. Она была опубликована сначала на русском языке, почти сразу же переведена на английский язык и вышла за рубежом.
С этих первых публикаций и начался, благодаря Ю.В.Кнорозову, мой путь к дешифровке кохау ронгоронго, познанию других, не менее интересных загадок полинезийской культуры.
Юрий Валентинович при своем несколько замкнутом характере, любил детей и кошек, несмотря на постоянную нехватку времени, сам возился с подаренной ему нами сиамской кошечкой Миссис и ее потомством.
Друзей у него было мало, а вот кошек он любил, и разве это удивительно? Ведь кошки какие-то особенные существа, все эти кошки, с горящими зеленоватыми глазами, все понимающие, и завораживающие особым взглядом своим хозяев. Они околдовывают нас и поселяются в нашей душе – не только в квартире. У него была еще и черепаха, которую он брал с собой в Институт, где она сидела в ящике из-под библиографических карточек. А после работы на стрелке Васильевского острова, он прогуливал черепаху на вечернем солнышке и кормил ее одуванчиками. В этой прогулке нередко принимала участие и я. Большой знаток поэзии, в том числе древних поэтических памятников разных народов, он иногда с воодушевлением читал особенно полюбившиеся ему стихи.
У Юрия Валентиновича был очень неровный характер, но он мог быть хорошим другом и друзьям не изменял, но если уже рвал с ними отношения, то окончательно и бесповоротно.
Ю.В. Кнорозов как-то совершенно случайно получил меня в качество помощницы как единственного нового сотрудника появившегося в ЛЧ ИЭ (при «замороженных» в те годы кадрах), и вновь началась работа по исследованию текстов ронгоронго – в рамках изучения всех аспектов этнографии о.Пасхи.
Прежде всего, в соответствии с указаниями Ю.В. Кнорозова, нужно было еще раз подтвердить, что рапануйские дощечки является иероглифическим (т.е. морфемно-силлабическим) письмом. Ронгоронго вовсе не примитивная системой записи, вроде «эмбрио-письма» (согласно Т. Бартелю), где один знак может соответствовать нескольким «морфемам»), или «бирочно-иероглифического» письма, сходного с маорийскими палками с зарубками [Бутинов, 1984].
Первые результаты моей работы над ронгоронго, подтвердившие иероглифический характер текстов и их специфическую особенность, были обобщены в статье [Федорова, 1963], которая в том же году появилась в английском переводе. Палеографические изыскания, проведенные вручную показали, что тексты о.Пасхи написаны на языке, сильно отличающемся от современного рапануйского – в них прежде всего отсутствовали переменные знаки (передающие служебные слова – артикли, предлоги, глагольные частицы).
Выяснилось, что и знаки, передающие аффиксы (приставки, суффиксы) тоже довольно редки, и поэтому при дешифровке опираться на них (как полагал Ю.В. Кнорозов) было нецелесообразно. Одновременно, возникла мысль, что последовательность «блоков» (устойчивых сочетаний) в ронгоронго соответствует, вероятно, порядку слов в рапануйских фольклорных текстах. А это, по мнению Кнорозова, открывало новые пути для дальнейшего изучения текстов и, к тому же, с привлечением вычислительной техники.
В конце 1959 – начале 1960 гг., Ю.В. Кнорозовым велась (при моем участии) подготовка необходимых лексико-синтаксических материалов с целью создания программы для обработки текстов ронгоронго на ЭВМ. Как известно, возможности существовавшей в то время громоздкой вычислительной техники (в частности в области чтения и перевода неизвестного письма) сильно преувеличивались в прессе. Ни в то время, ни позднее не было создано программ, на основе которых вычислительная машина могла бы установить чтение знаков, а тем более дать их перевод, как отмечал еще М.А. Пробст (1982, 12). Ю.В. Кнорозов рассчитывал, видимо, только на частотный анализ, который мог бы выделить несколько самых частных иероглифов; их можно было бы сопоставить с самыми частыми лексическими единицами языка. Но уже обработка текстов на ЭВМ подтвердила отсутствие в них артикля te и глагольной частицы he столь частых в фольклорных записях [Федорова, 1966, 66-67], о чем и было доложено на научной конференции, посвященной машинной обработке неизвестных текстов.
К сожалению, материалы обработки текстов, полученные в ВИНИТИ, остались у нас невостребованными и необработанными – нужных специалистов (по чтению машинных таблиц в двоичной системе) у нас не оказалось. Тем не менее, в 1960 начале 1970-х гг. вокруг Ю.В. Кнорозова группировались разного рода специалисты – волонтеры, энтузиасты, увлеченные ронгоронго. Среди них был известный впоследствии журналист и писатель А.М. Кондратов, автор многих книг, популяризатор геологических, географических и этнографических знаний. Заинтересовавшись ронгоронго, он взялся за трудную задачу – подготовить систематико-моделирующий каталог знаков (как и у Т. Бартеля наподобие периодической системы элементов Менделеева), позволяющий реконструировать весь теоретически возможный репертуар графем (только непонятно для чего!). Значительная часть каталога была сделана Кондратовым в карандашной прорисовке, а затем выполнена в туши на больших листах бумаги. Но эта работа не была завершена и долго хранилась в архиве Кнорозова.
Ю.В. Кнорозов, прекрасный знаток культуры и письма древних майя, их рукописей, тайну которых он разгадал, стал стратегом и руководителем дешифровки других забытых систем письма: постоянно искал новые пути исследования, новые подходы к решению загадок, отступал и снова, по его словам, «переходил в наступление». Ведь работа дешифровщика напоминает проход через трясину сомнений, неудач, ошибок, которые ежеминутно могут сбить его с толку, лишить веры в успех, уверенности в своих силах или направить его по ложному пути надуманных выводов, толкований, сопоставлений с петроглифами, фольклорными памятниками. А в силу ограниченного количества сохранившихся текстов, нерегулярности записи, недостаточной изученности особенностей ронгоронго, рапануйские дощечки в то же время представляли собой наибольшее препятствие к решению и других проблем рапануистики. К сожалению, намеченные Кнорозовым «стратегические удары на рапануйском фронте», как он любил выражаться, оказались ошибочными, но, в конце концов, поучительными для меня.

 Отправлено: 11.04.18 10:33. Заголовок: Уже в конце 1959 – н..

Уже в конце 1959 – начале 1960 гг. я приняла участие в работе, непосредственно связанной со знаками ронгоронго. По настоянию Ю.В. Кнорозова мне пришлось составлять словари рядов знаков (с учетом повторяющихся начальных или финальных групп знаков): прямой – по 1-му, 2-му, 3-му, 4-му инициальным знакам ряда и обратный по 4-му, 3-му, 2-му, 1-му финальным знакам (от конца ряда). Считая ронгоронго иероглифическим письмом, Кнорозов надеялся, что подобная работа позволит выявить порядок слов и глагольные частицы (если таковые отражены на дощечках) и другие закономерности. Он упорно настаивал на формальном анализе текстов несмотря на имевшиеся контраргументы. Реальных плодов для продвижения дешифровки вперед, подобные словари не дали, однако впоследствии сопоставление блоков помогло выявить возможное тождество каких-то знаков, например, 045 и 046, которые можно считать аллографами:
045 — 004 — 045 — 004 - 052 — 045 - 004 (Pv 7);
046 — 004 — 046 — 004 - 052 — 046 - 004 (Hv 5);
045 — 004 — 045 — 004 - 052 — 045 - 004 (Qv 8).
Анализируя тексты ронгоронго, чтобы понять сюжет текстов на дощечке или хотя бы отдельных их «пассажей», Ю.В. Кнорозов обратил внимание на то, что помимо генеалогий, списков растений, на дощечках даны ряды знаков с повторяющимися инициальными или финальными знаками (с такими как 063, 065, 081, 380, 700 и др.) Предполагаемые Кнорозовым чтения этих знаков привели его к твердому убеждению, что на дощечках приводятся списки месяцев (или сельскохозяйственных сезонов), начинающиеся знаком «топора» (рап. toki – 064), звезд (с начальным знаком 008 hetuu), списки жертв (с начальным знаком 700, 701 – ika), данников кио с инициальным знаком 380 изображающим крысу (рап. kio<kiore – «данник»), врагов (toa) со знаком 065 изображающем toa – «сахарный тростник»)
Невозможность зафиксировать в ронгоронго переменные знаки (передающие служебные слова) заставила вести поиски по линии выделения знаменательных слов и синтаксических переменных (т.е. определений, дополнений, обстоятельств). Это привело Кнорозова к мысли о выборочном (на первых порах) словаре устойчивых блоков и их рядов.
Мне же пришлось, следуя выделенным Ю.В. Кнорозовым рядам знаков и блоков, любыми «средствами» обосновывать чтения знаков и их сочетаний. Нередко при «чтении», а точнее толковании знаков приходилось (от полного бессилия) ссылаться (и часто!) на известные нам реалии жизни рапануйцев или их фольклорные памятники. Но если отдельные устойчивые сочетания знаков (блоки) еще как-то удавалось «понять» и «истолковать», то предполагаемые генеалогические списки ни толкованию, ни тем более чтению, не поддавались. Предварительные материалы были опубликованы [Федорова, 1982], но и они не дали ожидаемых результатов: не под все блоки удалось «подкопаться», как любил говорить Юрий Валентинович. Лишь небольшое количество блоков и рядов было как-то использовано, еще меньшее число их сопровождалось «переводом» – это вызывало недовольство, а часто и гнев руководителя работы на «рапануйском направлении». По моему же мнению в то время «прицел» на блоки был преждевременным и потому не дал должного результата.
К сожалению, Ю.В.Кнорозов настойчиво потребовал составления «словарей блоков» (устойчивых сочетаний знаков ронгоронго по первому, второму, третьему, последнему знакам) для сопоставления с ними тематических списков (звезд, рыб, растений и прочих групп слов рапануйского языка), а затем, в довершение ко всему, и создания словаря синонимов по всей семье полинезийских языков.
С дальним прицелом (для работы по установлению чтений знаков в уже выделенных рядах блоков) по указанию Ю.В.Кнорозова были составлены тематические словари рапануйской лексики, а точнее списки растений, животных, рыб, птиц, звезд, ветров, гор и холмов, орудий труда, утвари, социальных терминов и пр. и пр., которые оказались совершенно бесполезными – для дешифровки, но не для расширения общего «рапануйского» кругозора.
Работа эта была очень непростой, принимая во внимание недостаточное количество у нас, да и за рубежом, словарей и литературы по другим регионам Полинезии и ограниченность словарного материала по самому о.Пасхи. Отнимала она много времени и, как ни странно, раздражала. Чутье исследователя подсказывало, что ключ к разгадке ронгоронго не там, где его пытается найти Кнорозов – не в синонимах и не в тематических списках, составленных по ранним словарикам рапануйского языка, а тем более не в современных записях легенд и мифов жителей о.Пасхи. Так где же ключ к чтению ронгоронго?
Сопоставления знаков (блоков) проводились со списками генеалогий, племен, групп населения, данников кио, календарными названиями рапануйцев и других полинезийцев, записанными в середине XIX первой половине ХХ вв. Как ни странно, при таком сопоставлении не принималось в расчет то, что тексты и материалы, выводимые в параллель к ним, представляют собой разные по характеру и по времени создания виды информации, передаваемой от предка в потомку. В результате такого подхода к изучению письма, «чтения» ронгоронго, оказались неверными и неоправданными, как с точки зрения теории дешифровки, так и количества затраченного времени и человеческих сил. Они привели к ошибкам и неправильным выводам, на которых базировались дальнейшие исследования, увы, в том числе и мои.
Зато за статью «Тексты острова Пасхи», опубликованную в «Советской этнографии» в 1983 г. я была вознаграждена ударом кулака по спине – то было знаком высшей похвалы шефа ведь в статье была сделана попытка установить не только семантику, но и чтение отдельных блоков, якобы передающих некоторые рапануйские термины. Не скоро, к сожалению, а лишь через 12 лет, мне стало ясно, что такой «похвалы» я не была достойна: «ставка» Кнорозова на блоки и их ряды вообще не могла привести к успеху дешифровки. Иногда что-то вроде бы получалось, и это вселяло надежду на скорую удачу, но чаще интерпретация, а точнее толкование знаков на той стадии наших знаний о ронгоронго приводили к полному абсурду, хотя они, как казалось, подкреплялись рапануйской лексикой или сведениями из мифов и легенд. Но несмотря на явную бесперспективность, Ю.В. Кнорозов настаивал на продолжении исследований в том же направлении, в соответствии с разработанными им принципами изучения иероглифического письма.
Еще в совместной статье Бутинова и Кнорозова [1956] отмечалось, что объяснения Меторо, рапануйского «интерпретатора» епископа Жоссана, по поводу знаков ронгоронго не вызывают никаких сомнений во всяком случае так считалось тогда. Например, знаки ika («рыба»), mango («акула»), honu («черепаха») и многие другие соответствовали изображаемому объекту. Однако это не означает, что знаки в тексте передают именно те слова, которые во время «чтения текста» произнес рапануйский информант Меторо: 1) каждое слово обычно имеет синонимы; 2) некоторым знакам Меторо давал по два, а то и по три различных толкования [Федорова, 1984]. Вероятно, отталкиваясь от этого вывода, Кнорозов и предложил, уже в последние годы нашей совместной работы «наступление по линии синонимов». Результатом моей работы (не одного года!) стал большой словарь морфем, составленный на основе анализа рапануйского языка с привлечением синонимов других полинезийских языков, так и не востребованный за полной ненадобностью.
Последней работой, подготовленной мною по настоянию Ю.В. Кнорозова был объемный (ок. 10 а.л.) словарь «механически» (без учета семантики) выделенных устойчивых блоков и рядов в порядке возрастания начальных (инициальных) знаков – по всем сохранившимся текстам ронгоронго. Целью этой работы, как считал Юрий Валентинович, был поиск «ключа» к пониманию хотя бы наиболее «прозрачных», т.е. легко толкуемых знаков. Но ожидаемых результатов и этот словарь не дал. Лишь позднее, десятилетие спустя, когда наши взгляды на ронгоронго и пути в науке окончательно разошлись, уже в процессе сплошной дешифровки текстов на дощечках из МАЭ, предпринятой мною в конце 1994 начале 1995 гг. выяснилось, что составленный мною по его требованию словарь блоков не «работает»: оказалось, что знаки, передающие, например, глаголы, занимали в словаре блоков разные позиции (в начале, в конце, в середине), вопреки синтаксическим правилам, как старого, так и современного рапануйского языка.
Дешифровка любого неизвестного письма работа трудная, требующая времени, сил и упорства. Изучение письма начинается, используя термины Ю.В.Кнорозова, с дешифровки в узком смысле. Она включает, прежде всего, определение типа неизвестного письма, его характерных особенностей, принадлежности тому или иному народу или региону. Затем исследователь переходит к выявлению порядка чтения записи и установлению языка-потомка. Дешифровка в широком смысле означает установление чтения знаков (всех или хотя бы основной их части), а затем и перевод текста (или текстов).
При этом, как убедила меня собственная долгая работа по изучению, дешифровке и чтению дощечек ронгоронго, дешифровку неизвестных текстов нужно вести «изнутри», т.е. следует исходить из характера и особенностей самой иероглифической записи. Нельзя накладывать на ее канву, не имея к тому никаких аргументированных оснований, тексты мифов, легенд (к тому же в современных версиях), песнопения, а также лексические ряды – разного рода списки (растений, животных, генеалогии вождей, имена воинов, календарные термины и т.д.), тем более относящиеся к иному историческому времени.

 Отправлено: 11.04.18 10:33. Заголовок: Приверженцем такого ..

Приверженцем такого подхода к дешифровке был, к сожалению, и Н.А. Бутинов, сопоставлявший ряды знаков с отрывками из мифов и легенд или даже с наскальными рисунками, а также, в известной степени, и «гений дешифровки» Ю.В.Кнорозов, настаивавший, несмотря на очевидные неувязки, на сопоставлении отдельных блоков или их рядов с лексическими рядами, причем современными (XIX-XX вв.) и не только языка потомка, но и родственных полинезийских языков по современным словарям. Это был, образно говоря, не «ключ» к дешифровке, а перебор «отмычек», в надежде, что какая-нибудь подойдет.
Как многие дешифровщики, работающие с неизвестными текстами, тем более древними, Н.А.Бутинов каждый раз приходил в азарт, находя очередной, новый, путь к пониманию (т.е. толкованию) каких-то знаков и их рядов. Так, в начале 1980-х гг. он предпринял оригинальный ход – наложил на тексты «чтения» рапануйца Меторо, незадачливого информатора епископа Жоссана, который вместо реального прочтения текста называл, иногда маловразумительно, что изображено на рисунке. Но по словам Н.А.Бутинова, это помогло прочитать, причем с достоверностью не оставляющей места для сомнений (!), «племенной ряд» (т.е. названия племен), опираясь на отдельные знаки, истолкованные Меторо. А вот то, что нет никаких надежд на прочтение имен в «сыновьем ряду» весьма его огорчало.
Статья «Остров Пасхи: вожди, племена, племенные территории (в связи с кохау ронгоронго)» ознаменовала собой определенную веху в развитии взглядов Н.А.Бутинова на ронгоронго. «Дешифруя» текст, записанный на дощечке Тахуа, Н.А.Бутинов обнаружил имена вождей, заселивших о.Пасхи, более того, он выявил в нем, по его же словам, два списка племен, причем первый, к тому же, с указанием границ племенных территорий. Исходя из этого списка, Н.А.Бутинову удалось установить, как он сам пишет, не только число племен на Рапа-Нуи, но и расшифровать их названия (правда, не полные): тупа – это тупахоту; хау – хау моане; то хити (то уи) – это хитиуира [Бутинов, 1982, 66].
Таким образом, эта статья знаменовала, к сожалению, полный отход Н.А.Бутинова от позиций, выработанных совместно с Ю.В.Кнорозовым. Видимо, трудность чтения и перевода ронгоронго толкнули его на путь толкования отдельных знаков и их сочетаний, как это делается при изучении пиктографических рисунков или идеограмм.
Но что особенно интересно, в этой статье Николай Александрович [Бутинов, 1982, 54] дал свое особое понимание метода дешифровки вообще (и ронгоронго в частности). По его мнению, дешифровка должна включать два этапа:
1.Толкование знаков и их сочетаний с привлечением фольклорных текстов в качестве билингвы.
2.Чтение знаков.
На первом этапе (названном «толкованием знаков») речь идет в сущности лишь об «опознании» на дощечке текста, уже известного по поздним фольклорным записям, а именно: названия племен, топонимы, генеалогии, мифы, легенды, предания. По мнению Н.А.Бутинова тангата ронгоронго (рапануец-чтец) мог прочитать с дощечки только тот текст, который он уже знал наизусть, а значит, ученый-исследователь ронгоронго (чтобы его чтения отличались от записей рапануйца Меторо, толковавшего сами знаки) должен прежде всего найти на дощечках текст, уже известный ему по другим источникам (например, миф или легенду). Если дешифровщику повезет с этими поисками, то он сможет прочитать и сам текст ронгоронго.
Каждый текст, писал Николай Александрович, имеет свою структуру и по ней его можно детерминировать на дощечках, если он, конечно, там имеется. В сущности, абсолютно новым словом в дешифровке это не являлось примерно на такой позиции стоял и его прежний соавтор Юрий Валентинович Кнорозов. Он, правда, не говорил о толковании знаков как первом, обязательном этапе дешифровки, но постоянно настаивал на поиске «внутренних билингв», необходимости деления текста на части, ряды, блоки и сопоставление их с разными «списками» – месяцев, дней лунного месяца, звезд, данников «кио».
Именно установка Ю.В.Кнорозова, а следом за ним и Н.А.Бутинова, на «рассечение» текстов на отрывки, ряды знаков, их блоки, а затем уже на чтение этих отрывков и отдельных знаков (опирающееся на то, что изображает знак и как читается по-рапануйски объект, передаваемый этим знаком) ради сопоставления последних с языковыми материалами, имевшими вроде бы подобную структуру, и задержало на много лет, точнее десятилетия, сплошную дешифровку ронгоронго, выполненную мною (первоначально на примере дощечек из МАЭ (1995)). «Механистический» подход к текстам, разбивка их на условные отрывки приводили к неадекватному делению знакового ряда в ронгоронго, а следовательно, к искажению их смысла.
Уже в 1981 г. я почувствовала (именно почувствовала каким-то особым чутьем!), что тексты ронгоронго нельзя делить по формальному признаку на ряды знаков и их блоки, ориентируясь только на какие-либо повторяющиеся группы знаков.
Но то, что нельзя сопоставлять так называемые «устойчивые ряды» блоков с тематическими списками и эпизодами легенд, стало совершенно ясно уже позднее. Эта «отмычка» не сработала.
Авторитет Ю.В.Кнорозова, крупнейшего, пожалуй, уникального специалиста в области дешифровки неизвестных систем письма, прочитавшего тексты майя, был непререкаем для всех членов Группы этнической семиотики, которую он возглавлял в течение нескольких лет. Однако дешифровка ронгоронго, несмотря на использование его метода изучения неизвестных письменностей, обоснованного и проверенного на дешифровке рукописей майя, а отчасти и на протоиндийских надписях на древних печатях, явно буксовала. Она приводила не просто к неточностям, а к нелепостям, к полному абсурду в «чтении» знаков и их переводе. Не способствовали ясности и обширные комментарии с сопоставлением полученных «чтений» с лексикой не только рапануйского, но и других полинезийских языков, ради чего, собственно, по указанию Ю.В.Кнорозова, и был составлен обширный синонимический словарь по всем языкам Полинезии.
И лишь спустя 10 лет, в 1991 г. окончательно утвердившись в своем убеждении, что до дешифровки ронгоронго нельзя делить на части, я пришла к выводу, что исследователи, в том числе, и Ю.В.Кнорозов, шли в изучении ронгоронго тупиковым путем: образно говоря, «резали тексты по-живому» и пытались во что бы то ни стало выделить устойчивые сочетания знаков, чтобы затем определить чтение и значение этих блоков и отдельных знаков по современным словарям рапануйского языка.
Сдвиг в изучении ронгоронго наметился чуть позже, когда мне стало понятно, что чтение и перевод текстов нужно вести не разрывая их на блоки или отрывки (а точнее «обрывки»), содержащие ряд блоков, а последовательно идти от первого до последнего знака. А во-вторых (и это самое главное в моем подходе к дешифровке ронгоронго), что запись и чтение всех без исключения знаков строится по принципу омонимии. Делая выводы относительно сущности рапануйского письма, Ю.В. Кнорозов не предусмотрел главную особенность текстов: сильно выраженную омонимию – самый удобный принцип записи (впрочем, хорошо отражающий особенности рапануйского языка), на котором, по моему мнению, и строятся все известные тексты ронгоронго.
Чтения рядов (отдельных знаков) или хотя бы их толкование) должны были стать главным пунктом моей научной статьи, начатой по требованию моего уважаемого шефа, с авторитетным мнением которого мы так всегда считались. Однако, чтение знаков и рядов, несмотря на их кажущуюся семантическую «прозрачность» и возможность подкрепить их чтение (или хотя бы толкование) фольклорными материалами ни к чему не привели: никакие лингвистические, этнографические, или фольклорные данные и параллели не помогали. Но доводы исполнителя, т.е. мои, свидетельствующие о преждевременности семантического подхода к выделенным рядам и блокам, Кнорозовым не принимались.

 Отправлено: 11.04.18 10:34. Заголовок: Какие мысли, идеи на..

Какие мысли, идеи на это счет приходили на ум гениальному ученому в те годы, сказать трудно. Ясно было одно: он хотел, чтобы мы вместе упорно продолжали идти к поставленной цели ранее намеченным им путем: он был абсолютно уверен в своей правоте и научной «непогрешимости». Однако все, предпринимавшиеся по его настоянию «чтения» знаков, входивших в блоки, ряды лишь изредка приводили к каким-то результатами (правда, весьма неубедительным!), а чаще заводили в тупик. Ю.В. Кнорозов, однако, не принимал никаких возражений, и требовал продолжения этой работы.
Наконец, мне стало ясно, что на основе разработанной Кнорозовым методической (не методологической!) базе дешифровка ронгоронго просто невозможна, и что мне нужно искать иные подходы к секрету ронгоронго. Вскоре он, нужно признать, утратил вдруг всякий интерес к текстам ронгоронго, более того, они стали его раздражать – скорее всего, своей «бесперспективностью».
И тогда, наконец, стало ясно: отныне «пробиваться» к разгадке тайны письма о.Пасхи мне следует, рассчитывая лишь на свои силы… и я с радостью «ухватилась» за такую возможность. Последний аккорд нашей совместной работы «прозвучал» в конце 1980-х гг. Расхождения во взглядах привели меня, не по моей вине, к сожалению, к полному разрыву с великим ученым. Идейных компромиссов в науке быть не может!
Предпочитая всегда правду, пусть даже горькую, с чувством сожаления и душевной боли я вынуждена признать, что мы с шефом никогда больше не перекинулись ни одним словом, даже взглядом – остров Пасхи и его письмо его больше не волновало. Горько и очень!
Так как Юрий Валентинович даже не пожелал вникнуть в суть доводов относительно моих предложений по дешифровке ронгоронго, я сочла возможным и правомерным выйти из состава группы Этнической семиотики, возглавляемой им.
Искать новые подходы можно было только идя против воли Юрия Валентиновича, поэтому я, вернувшись (с согласия Николая Александровича Бутинова и остальных сотрудников) в 1991 г. в свой сектор Австралии и Океании, получила возможность спокойно и без спешки, а главное, в соответствии со своим пониманием задачи, двигаться к разгадке ронгоронго намеченным мною путем.
Более того, сектор и его руководитель Н.А. Бутинов предоставили мне возможность включить в план задуманную мною большую монографию о кохау ронгоронго [Федорова, 2001], которая была не только выполнена мною, но и опубликована.
Получив, наконец, свободу действовать самостоятельно, изучать ронгоронго в соответствии со своими научными догадками (пока еще не с твердым убеждением!) относительно характера иероглифических записей на дощечках, я, прежде всего, отказалась от разбивки тестов (данных на дощечках без всяких цезур!) на какие-либо части, отрывки или ряды знаков, как это делали все мои предшественники и коллеги, включая и самого Ю.В. Кнорозова. Я считаю этот момент ключевым в истории дешифровки ронгоронго, потому что именно отказ от разбивки на искусственно выделенные части, способствовал успеху.
Этот путь привел меня как к пониманию ключа к знакам ронгоронго, так и к чтению и переводу всех сохранившиеся в мире текстов с о.Пасхи.
Н.А. Бутинов весьма терпимо, более того, благородно, относился к моим штудиям хотя сам продолжал заниматься дешифровкой ронгоронго, но в совершенно ином направлении, в сущности – сопоставляя тексты с эпизодами фольклора и мифов рапануйцев.
Тем не менее, однажды Бутинов неожиданно сказал мне: «Мы никогда не будем мешать друг другу, хотя у нас и разные подходы к изучению ронгоронго». И мы действительно не мешали.
Дешифровка неизвестных систем письма, как любил говорить Ю.В.Кнорозов, дело «архисложное», и, находясь в начале пути, трудно выявить все характерные особенности письменного памятника и адекватно наметить тот путь, который приведет к успеху.
Да, даже такой выдающийся ученый как Ю.В.Кнорозов был уверен в том, что раскрыть секрет дощечек ронгоронго можно, идя только по уже «проторенному пути» изучения иероглифики, поэтому он и настаивал на формальном делении текстов на блоки.
Ключ к дешифровке загадочных текстов и весьма необычный ключ, был найден мною 25 декабря 1994 г., когда по просьбе Е.А.Окладниковой я заканчивала статью, посвященную рапануйскому письму. «Подобранный ключ» позволил мне в кратчайший срок (3 месяца) дешифровать и прочитать тексты, записанные на двух дощечках из МАЭ. Статья превратилась в небольшую, но очень важную для меня книгу, первую мою книгу по дешифровке, вышедшую из печати уже летом 1995 г., благодаря Е.А.Окладниковой и В.Т.Бочевер [Федорова, 1995], и сразу же отмеченной премией Президиума Академии Наук.
В конце 1998 г. Ученый совет МАЭ, учитывая признание премией и дипломом РАН в 1995 г. результатов проделанной мною дешифровки, утвердил к печати мою следующую монографию, посвященную сплошной дешифровке всех текстов ««Говорящие дощечки» с острова Пасхи. Дешифровка, чтение, перевод» [2001].
Дешифровка кохау ронгоронго убедила меня в том, что не может быть абсолютно стандартного подхода к неизученным письменностям разных времен и народов. Поэтому при изучении неизвестного письма следует избегать проторенных путей, да практически их не может быть. Ведь все системы письма, особенно древние и давно забытые, отличаются своими секретами, оригинальными находками своих создателей в передаче слов языка, на котором они говорили. Более того, иероглифика может иметь нестандартные черты, вызванные особенностями языка, который она фиксирует. Недооценка интеллекта и изобретательности предков современных рапануйцев явно помешала Ю.В.Кнорозову найти путь к раскрытию тайны ронгоронго.
Главная трудность, которая подстерегала исследователей ронгоронго в разных странах, как ученых, так и любителей, заключалась в том, что ронгоронго оказалась, образно говоря, иероглификой с «двойным дном», созданной с учетом игры омонимов. Я бы назвала ронгоронго «омографической иероглификой». Как мне удалось установить, большинство знаков ронгоронго передает не тот предмет, который изображен рисунком, а его омоним, обозначающий совершенно иной объект.
Именно открытие в конце 1994 г. этого главного, а точнее, всеобъемлющего принципа записи на дощечках с о.Пасхи, помогло мне в короткий срок дать сплошную дешифровку текстов на двух дощечках из МАЭ, а вскоре прочитать и перевести все сохранившиеся до нашего времени тексты о.Пасхи, во всяком случае, дать свою, пока единственную версию их чтения и перевода. Подчеркнем, что сделано это было вручную. Найти в рапануйском языке омонимы, соответствующие звучанию того или иного знака (каждый их них с секретом, а всего в ронгоронго около 800 знаков и их аллографов!) с помощью компьютера невозможно, во всяком случае, при современном их поколении. Пока дешифровка ронгоронго – это дело ума и догадки мыслящего существа – человека-дешифровщика, знающего и чувствующего язык талантливых аборигенов о.Пасхи, создателей своего хитроумного «изобретения».
В древних системах письма, как писал Ю.В. Кнорозов в предисловии к сборнику «Этическая семиотика» [Кнорозов, 1986, 4] и в других своих работах, иногда использовались омонимы для передачи понятий, которые трудно или невозможно передать с помощью рисунка, а также для сокращения общего количества знаков [Кнорозов, 1965, 50-51; 1968, 37, 43]. Позднее, характеризуя рапануйское письмо, Кнорозов отметил, что ронгоронго относится к ранней фазе формирования иероглифического письма, на что указывает недостаточно стандартизованный корпус знаков, их изобразительный (почти не стилизованный) характер и аббревиатурное написание.
При дешифровке разных систем письма учитывается обычно случай возможного омонимического способа записи, но в ронгоронго – омонимия – это всеобщий преобладающий принцип передачи слов живого языка.
Это, однако, не противоречит главному выводу о том, что ронгоронго, согласно теории письма Ю.В.Кнорозова, является иероглифическим, т.е. морфемно-силлабическим письмом [Кнорозов, 1963, 212]. Как всякая иероглифика, знаки ронгоронго передавали морфемы, в том числе морфемы равные слогу.
Как только стало ясно, что все тексты строятся по принципу омонимии, они вдруг неожиданно стали читаться один за другим. Любой знак ронгоронго воспроизводит название не того объекта, который он изображает, а другого, чье название звучит также: например, знаки 700, 710 изображают рыбу (рап. ika), но речь идет не о рыбе, а о растении, которое также называется «ика». Знак, символизирующий небо, (рап. rangi) одновременно передает название сахарного тростника (рап. ранги – «сорт сахарного тростника»). Главная трудность с тех пор заключалась в том, чтобы правильно опознать объект, переданный знаками, определить его название и понять, что же еще могло означать данное слово. Конечно, в подобном мыслительном процессе много субъективного, не все предлагаемые мною чтения могут считаться адекватными. К тому же речь вообще идет лишь об условном чтении знаков, которое устанавливается по материалам современного рапануйского и других полинезийских языков (с учетом истории их развития). В древнем рапануйском языке могли быть и другие формы, но в наши дни никто не сможет стопроцентно воспроизвести точное фонетическое звучание слов в древнем рапануйском языке, на котором записаны тексты. Тот язык, сильно отличающийся от современного рапануйского, стоит ближе к общеполинезийским истокам и использует широкий слой общей протополинезийской лексики. Но для дешифровки и дешифровщика важнее не как звучало некогда то или иное слово, а его смысл. Именно семантический анализ текстов ронгоронго позволил выявить порядок слов, установить алгоритм чтения сложных знаков, дать более или менее точный перевод всех текстов, включая и нестандартные, которыми никто из исследователей вообще не занимался.

 Отправлено: 11.04.18 10:34. Заголовок: Так зачем же рапануй..

Так зачем же рапануйцы с упорством, достойным маньяка, изощрялись, вырезая на дощечках и предметах материальной культуры (украшениях реи миро, фигурках) в сущности одни и те же словосочетания или их варианты, до сих пор волнующие умы ученых, а также любителей всего загадочного?
Согласно Кнорозову, письмо ронгоронго появилось в период зарождения ранней государственности, как это зафиксировано в других культурах земного шара. Правда, надежных подтверждений тому, что на о.Пасхи были зачатки государственности, пожалуй, нет. Авторитет вождя на Рапа-Нуи был достаточно велик, и он мог вмешиваться в жизнь социума, хотя был скорее сакральной фигурой. Судя же по содержанию дошедших до нас текстов, целью письма было не регламентирование жизни социума, обязанностей членов общества, подчинение одних другим, а фиксация «формулы выживания» всего общества, что было весьма важно в тех экологически трудных условиях жизни.
Письмо ронгоронго фиксировало магико-хозяйственные основы жизни социума: что сажать, что собирать и как восхвалять предков в знак благодарности и с надеждой на будущее, т.е. тексты ронгоронго – это весьма архаичные песнопения, считавшиеся главным условием выживания каждого члена общества и существования всего социума в целом.
Долгая, требовавшая больших усилий дешифровка показала, что это были доски с древними магическими формулами, связанными с культурными предками рапануйцев и направленными на увеличение урожая. Это древние песнопения о действиях культурных мифологических героев, предков семьи, клана. Именно поэтому доски со значками бережно хранили в домах, а также в пещерах вместе с изображениями предков и никому не раскрывали секрета своих таинственных знаков, хотя одновременно щедро делились и с миссионерами, и с учеными, своими знаниями легенд и мифов об открытии острова, о вождях, войнах и т.д.
На дешифровку ушло очень много лет, но надеюсь, не зря, или хотя бы не совсем зря: главная трудность, главный секрет ронгоронго, будораживший умы и воображение исследователей более 100 лет и раскрытый мной, заключался в том, что рапануйское письмо – «ларчик с двойным дном». Именно разгадка этого необычного омографического принципа записи (при чтении и предлагаемом переводе нужно было представить, что же мог передавать данный знак, помимо своего очевидного значения) привела меня к дешифровке.
Дешифровка – одна из наиболее сложных областей гуманитарной науки, требующая от исследователя полной отдачи сил (умственных и физических). Это трудный процесс глубинного проникновения в особенности мыслительной деятельности древних создателей таинственных текстов. Только «вживание» в необычный мир создателей иероглифики (в данном случае еще и «ребусного» письма), в их язык, психологию поможет найти «ключ» к таинственным знакам и даст положительный результат при переводе.
Подчеркнем еще раз, что хотя ронгоронго было изобретено рапануйскими аборигенами, видимо, в период сложения ранней государственности; его тем не менее вполне можно считать письмом: его цель – фиксация главного условия существования социума – магических формул, способствующих плодородию. Эти весьма древние песнопения, должны были поддерживать жизнедеятельность и каждого человека, и всего социума.
Тексты – это не законы и не хозяйственные записи, но важные магические формулы выживания социума в трудных островных условиях, песнопения сопровождали посадки и сбор урожая – залог жизни общества. Таким образом, письмо фиксировало магико-экономические основы жизни общества.
Сами песнопения (весьма простые и даже примитивные) восходят, скорее всего, к «мифологическим» временам первобытности, в них действует мифологический предок, от которого зависит рост растений, урожай плодов. Дешифровка показала, что секрет ронгоронго как в своеобразной системе записи, так и в особом характере сюжета и предназначении исполняемого древнего песнопения, точнее древних магических формул, его составляющих.
«Записывать» их на досках стали в период зарождения ранней государственности на островах Полинезии. Письмо просуществовало до середины XIX в.: известно что во время посещения о.Пасхи К.Раутледж, еще многие рапануйцы резали иероглифы, может быть уже не зная смысла знаков, но придавая магическое значение самим доскам с изображениями.
Когда письмо возникло сказать нелегко, но можно предположить, что не позже XV-XVI вв. когда леса на Рапа-Нуи были сведены, постройка лодок и рыболовство пришло в упадок, единственным источником пищи стали корнеплоды, а не улов рыбака, и забота о хорошем урожае – единственной гарантией жизни. Позднее древние доски неоднократно копировались с большей или меньшей точностью.
Тексты ронгоронго аккумулируют вербальные обрядовые формулы, которыми сопровождалось исполнение сельскохозяйственных ритуалов во время посадки и сбора корнеплодов – бататов, ямса, таро и сахарного тростника – основных культур, возделывавшихся на острове Пасхи. Организация празднеств и церемоний на острове Пасхи была функцией глав больших семей тангата хонуи – именно поэтому дощечки с записями магических земледельческих формул хранились в жилищах островитян (сакральные песнопения и гимны богам жрецы помнили наизусть). Перед вскапыванием земли и посадкой корнеплодов островитяне выходили на плантации, держа в руках деревянные изображения своих семейных предков и богов-покровителей культурных растений. Рапануйцы подбрасывали деревянные фигурки в воздух, выкрикивая магические заклинания, направленные на охрану посадок и сбор хорошего урожая. Несмотря на междоусобицы и пожары конца XVIII – середины XIX вв., некоторые из кохау ронгоронго дошли до нас, выдержав испытание огнем и временем. Нужно отметить, однако, что большая часть сохранившихся дощечек сравнительно позднего происхождения - это копии древних текстов, сделанные в начале XIX в., т.к. дерево в условиях сырого климата острова Пасхи не могло сохраняться долго.
Сплошная дешифровка, по моему мнению, это длительный процесс, который ведется исследователем «изнутри», основываясь на характере и особенностях самой знаковой системы и записи отдельных знаков и их комбинаций. Выборочной дешифровки не бывает и быть не может – или она есть или ее нет.
У дешифровщика любого неизвестного письма в сущности один путь к раскрытию смысла непонятной иероглифической записи – проникновение в семантику знаков, в смысл самой записи, самого текста, без помощи «отмычек» в виде наскальных рисунков, мифов, легенд, которые сами по себе очень заманчивы и ценны, но относятся к иному типу фиксации и передачи информации – подменять один другим нельзя – подобные подмены приводят к антинаучным выводам.
Чтобы получить сколько-нибудь убедительные результаты, дешифровщик должен посвятить любимому делу всю свою жизнь. Лишь гениальный ученый, такой как Ю.В.Кнорозов, например, мог заниматься одновременно несколькими неизученными системами письма (майя, протоиндийское письмо, ронгоронго, фестский диск), но это случай уникальный.
При дешифровке кохау ронгоронго нужно было постоянно иметь в виду факт изменения лексики, фразеологии, самого строя языка которым владели создатели рапануйского письма и ни в коем случае не стараться подменить лексику древнего текста лексикой языка-потомка (хотя он и известен). Вместе с тем исследователь должен быть готов к тому, что язык создателей письма мог быть забыт частично, или даже полностью, а значит, нужно бросить ретроспективный взгляд не только на историю забытого памятника, но и на историю языка.
Все другие попытки дешифровки ронгоронго (до меня и после) строились и строятся не на данном знаковом материале, а на косвенных фактах – генеалогиях, списках (месяцев, данников, растений, кланов и т.п.).
Н.А.Бутинов всего написал около 20 статей, непосредственно посвященных ронгоронго, в которых он пытался решить секрет рапануйской иероглифической письменности, накладывая на иероглифический текст то одну, то другую «билингву». Мой опыт дешифровки показывает, что иероглифические тексты, в том числе ронгоронго, нужно изучать изнутри, не сопоставляя их с подобными или сходными памятниками других народов, не подбирая искусственных билингв, не полагаться на толкования тех информаторов, которые, как известно, a priori не владели иероглифическим письмом. Нужна повседневная тяжелая работа по раскрытию смысла каждого иероглифа, при этом нужно помнить, что никаких особых сенсационных открытий работа по дешифровке не принесет.
Н.А.Бутинов продолжать разрабатывать свой путь дешифровки рапануйской письменности и тогда, когда мною уже была сделана сплошная дешифровка всех текстов и опубликованы ее первые результаты.
В одной из своих последних статей по ронгоронго, вышедшей через 2 года после моей книги 1995 г., Бутинов еще раз сформулировал отличие иероглифического (звукового) письма от идеографии (смыслового письма): в иероглифике каждый знак звучит, пишет Н.А.Бутинов, (добавлю: кроме ключевых И.Ф.), т.е. передает какое-то слово, причем только одно. В идеографии знак (идеограмма) не звучит (т.е. не читается), а передает смысл, который может быть выражен разными лексемами на любом языке [Бутинов, 1997, 51]. Другими словами: в иероглифике знак однозначен, а рисуночном письме – многозначен.
В упоминавшейся уже статье 1996 г. Н.А.Бутинов полностью отходя от позиций, на которых он стоял ранее, отказывается от своего прежнего взгляда на ронгоронго как на письмо иероглифическое (морфемно-силлабическое) и снова особо подчеркивает, что Н.Н. Миклухо-Маклай правильно определил характер ронгоронго, назвав его идеографическим. Идеография или смысловое письмо, еще раз подчеркнул Н.А.Бутинов, передает информацию с помощью «рисуночных» знаков, не прибегая к языку.
Это сближает, считает он, такое письмо с рисунком, с наскальной живописью. Изложить «рисуночную» запись по принципу «знак=слово, знак=слово» невозможно, ведь с каждым знаком связано несколько слов. А вот «сколько слов связано с каждым знаком и какие они (и, кстати, на каком языке) зависит от того, кто читает – таков главный вывод автора [Бутинов, 1996, 12-13].
Логическим итогом этой концепции стала последняя статья Н.А.Бутинова, появившаяся уже после его смерти [Бутинов, 2001], в которой он настаивал на утверждении, что ключ к правильному пониманию дощечек нашел на Новой Гвинее Миклухо-Маклай, познакомившись с примитивным идеографическим письмом папуасов [Бутинов, 1997, 38].
Сейчас уже можно сказать точно: с пиктографией жителей Новой Гвинеи, представляющей собой «рассказ в картинках» рапануйская письменность не имеет ничего общего. Если бы ронгоронго было пиктографическим письмом, то никаких особых трудностей для понимания любым человеком, знакомым с данной культурной средой, оно бы не представляло.
Статьи Н.А.Бутинова о ронгоронго оригинальны тем, что в них сделана попытка, хотя и тщетная, отыскать билингвы, которые помогли бы раскрыть его тайны. Жаль однако, что идя этим своеобразным путем, он отказался, в конечном счете, не только от сделанных в совместной с Кнорозовым статье выводов, но и от того, что было предложено его предшественниками (Б.Г. Кудрявцевым, Б.А. Пиотровским, а позднее Д.А. Ольдерогге) и низвел ронгоронго до примитивного рисуночного письма (вроде пиктографии папуасов) [Бутинов, 1996, 2001].

 Отправлено: 11.04.18 10:34. Заголовок: Так зачем же рапануй..

Так зачем же рапануйцы с упорством, достойным маньяка, изощрялись, вырезая на дощечках и предметах материальной культуры (украшениях реи миро, фигурках) в сущности одни и те же словосочетания или их варианты, до сих пор волнующие умы ученых, а также любителей всего загадочного?
Согласно Кнорозову, письмо ронгоронго появилось в период зарождения ранней государственности, как это зафиксировано в других культурах земного шара. Правда, надежных подтверждений тому, что на о.Пасхи были зачатки государственности, пожалуй, нет. Авторитет вождя на Рапа-Нуи был достаточно велик, и он мог вмешиваться в жизнь социума, хотя был скорее сакральной фигурой. Судя же по содержанию дошедших до нас текстов, целью письма было не регламентирование жизни социума, обязанностей членов общества, подчинение одних другим, а фиксация «формулы выживания» всего общества, что было весьма важно в тех экологически трудных условиях жизни.
Письмо ронгоронго фиксировало магико-хозяйственные основы жизни социума: что сажать, что собирать и как восхвалять предков в знак благодарности и с надеждой на будущее, т.е. тексты ронгоронго – это весьма архаичные песнопения, считавшиеся главным условием выживания каждого члена общества и существования всего социума в целом.
Долгая, требовавшая больших усилий дешифровка показала, что это были доски с древними магическими формулами, связанными с культурными предками рапануйцев и направленными на увеличение урожая. Это древние песнопения о действиях культурных мифологических героев, предков семьи, клана. Именно поэтому доски со значками бережно хранили в домах, а также в пещерах вместе с изображениями предков и никому не раскрывали секрета своих таинственных знаков, хотя одновременно щедро делились и с миссионерами, и с учеными, своими знаниями легенд и мифов об открытии острова, о вождях, войнах и т.д.
На дешифровку ушло очень много лет, но надеюсь, не зря, или хотя бы не совсем зря: главная трудность, главный секрет ронгоронго, будораживший умы и воображение исследователей более 100 лет и раскрытый мной, заключался в том, что рапануйское письмо – «ларчик с двойным дном». Именно разгадка этого необычного омографического принципа записи (при чтении и предлагаемом переводе нужно было представить, что же мог передавать данный знак, помимо своего очевидного значения) привела меня к дешифровке.
Дешифровка – одна из наиболее сложных областей гуманитарной науки, требующая от исследователя полной отдачи сил (умственных и физических). Это трудный процесс глубинного проникновения в особенности мыслительной деятельности древних создателей таинственных текстов. Только «вживание» в необычный мир создателей иероглифики (в данном случае еще и «ребусного» письма), в их язык, психологию поможет найти «ключ» к таинственным знакам и даст положительный результат при переводе.
Подчеркнем еще раз, что хотя ронгоронго было изобретено рапануйскими аборигенами, видимо, в период сложения ранней государственности; его тем не менее вполне можно считать письмом: его цель – фиксация главного условия существования социума – магических формул, способствующих плодородию. Эти весьма древние песнопения, должны были поддерживать жизнедеятельность и каждого человека, и всего социума.
Тексты – это не законы и не хозяйственные записи, но важные магические формулы выживания социума в трудных островных условиях, песнопения сопровождали посадки и сбор урожая – залог жизни общества. Таким образом, письмо фиксировало магико-экономические основы жизни общества.
Сами песнопения (весьма простые и даже примитивные) восходят, скорее всего, к «мифологическим» временам первобытности, в них действует мифологический предок, от которого зависит рост растений, урожай плодов. Дешифровка показала, что секрет ронгоронго как в своеобразной системе записи, так и в особом характере сюжета и предназначении исполняемого древнего песнопения, точнее древних магических формул, его составляющих.
«Записывать» их на досках стали в период зарождения ранней государственности на островах Полинезии. Письмо просуществовало до середины XIX в.: известно что во время посещения о.Пасхи К.Раутледж, еще многие рапануйцы резали иероглифы, может быть уже не зная смысла знаков, но придавая магическое значение самим доскам с изображениями.
Когда письмо возникло сказать нелегко, но можно предположить, что не позже XV-XVI вв. когда леса на Рапа-Нуи были сведены, постройка лодок и рыболовство пришло в упадок, единственным источником пищи стали корнеплоды, а не улов рыбака, и забота о хорошем урожае – единственной гарантией жизни. Позднее древние доски неоднократно копировались с большей или меньшей точностью.
Тексты ронгоронго аккумулируют вербальные обрядовые формулы, которыми сопровождалось исполнение сельскохозяйственных ритуалов во время посадки и сбора корнеплодов – бататов, ямса, таро и сахарного тростника – основных культур, возделывавшихся на острове Пасхи. Организация празднеств и церемоний на острове Пасхи была функцией глав больших семей тангата хонуи – именно поэтому дощечки с записями магических земледельческих формул хранились в жилищах островитян (сакральные песнопения и гимны богам жрецы помнили наизусть). Перед вскапыванием земли и посадкой корнеплодов островитяне выходили на плантации, держа в руках деревянные изображения своих семейных предков и богов-покровителей культурных растений. Рапануйцы подбрасывали деревянные фигурки в воздух, выкрикивая магические заклинания, направленные на охрану посадок и сбор хорошего урожая. Несмотря на междоусобицы и пожары конца XVIII – середины XIX вв., некоторые из кохау ронгоронго дошли до нас, выдержав испытание огнем и временем. Нужно отметить, однако, что большая часть сохранившихся дощечек сравнительно позднего происхождения - это копии древних текстов, сделанные в начале XIX в., т.к. дерево в условиях сырого климата острова Пасхи не могло сохраняться долго.
Сплошная дешифровка, по моему мнению, это длительный процесс, который ведется исследователем «изнутри», основываясь на характере и особенностях самой знаковой системы и записи отдельных знаков и их комбинаций. Выборочной дешифровки не бывает и быть не может – или она есть или ее нет.
У дешифровщика любого неизвестного письма в сущности один путь к раскрытию смысла непонятной иероглифической записи – проникновение в семантику знаков, в смысл самой записи, самого текста, без помощи «отмычек» в виде наскальных рисунков, мифов, легенд, которые сами по себе очень заманчивы и ценны, но относятся к иному типу фиксации и передачи информации – подменять один другим нельзя – подобные подмены приводят к антинаучным выводам.
Чтобы получить сколько-нибудь убедительные результаты, дешифровщик должен посвятить любимому делу всю свою жизнь. Лишь гениальный ученый, такой как Ю.В.Кнорозов, например, мог заниматься одновременно несколькими неизученными системами письма (майя, протоиндийское письмо, ронгоронго, фестский диск), но это случай уникальный.
При дешифровке кохау ронгоронго нужно было постоянно иметь в виду факт изменения лексики, фразеологии, самого строя языка которым владели создатели рапануйского письма и ни в коем случае не стараться подменить лексику древнего текста лексикой языка-потомка (хотя он и известен). Вместе с тем исследователь должен быть готов к тому, что язык создателей письма мог быть забыт частично, или даже полностью, а значит, нужно бросить ретроспективный взгляд не только на историю забытого памятника, но и на историю языка.
Все другие попытки дешифровки ронгоронго (до меня и после) строились и строятся не на данном знаковом материале, а на косвенных фактах – генеалогиях, списках (месяцев, данников, растений, кланов и т.п.).
Н.А.Бутинов всего написал около 20 статей, непосредственно посвященных ронгоронго, в которых он пытался решить секрет рапануйской иероглифической письменности, накладывая на иероглифический текст то одну, то другую «билингву». Мой опыт дешифровки показывает, что иероглифические тексты, в том числе ронгоронго, нужно изучать изнутри, не сопоставляя их с подобными или сходными памятниками других народов, не подбирая искусственных билингв, не полагаться на толкования тех информаторов, которые, как известно, a priori не владели иероглифическим письмом. Нужна повседневная тяжелая работа по раскрытию смысла каждого иероглифа, при этом нужно помнить, что никаких особых сенсационных открытий работа по дешифровке не принесет.
Н.А.Бутинов продолжать разрабатывать свой путь дешифровки рапануйской письменности и тогда, когда мною уже была сделана сплошная дешифровка всех текстов и опубликованы ее первые результаты.
В одной из своих последних статей по ронгоронго, вышедшей через 2 года после моей книги 1995 г., Бутинов еще раз сформулировал отличие иероглифического (звукового) письма от идеографии (смыслового письма): в иероглифике каждый знак звучит, пишет Н.А.Бутинов, (добавлю: кроме ключевых И.Ф.), т.е. передает какое-то слово, причем только одно. В идеографии знак (идеограмма) не звучит (т.е. не читается), а передает смысл, который может быть выражен разными лексемами на любом языке [Бутинов, 1997, 51]. Другими словами: в иероглифике знак однозначен, а рисуночном письме – многозначен.
В упоминавшейся уже статье 1996 г. Н.А.Бутинов полностью отходя от позиций, на которых он стоял ранее, отказывается от своего прежнего взгляда на ронгоронго как на письмо иероглифическое (морфемно-силлабическое) и снова особо подчеркивает, что Н.Н. Миклухо-Маклай правильно определил характер ронгоронго, назвав его идеографическим. Идеография или смысловое письмо, еще раз подчеркнул Н.А.Бутинов, передает информацию с помощью «рисуночных» знаков, не прибегая к языку.
Это сближает, считает он, такое письмо с рисунком, с наскальной живописью. Изложить «рисуночную» запись по принципу «знак=слово, знак=слово» невозможно, ведь с каждым знаком связано несколько слов. А вот «сколько слов связано с каждым знаком и какие они (и, кстати, на каком языке) зависит от того, кто читает – таков главный вывод автора [Бутинов, 1996, 12-13].
Логическим итогом этой концепции стала последняя статья Н.А.Бутинова, появившаяся уже после его смерти [Бутинов, 2001], в которой он настаивал на утверждении, что ключ к правильному пониманию дощечек нашел на Новой Гвинее Миклухо-Маклай, познакомившись с примитивным идеографическим письмом папуасов [Бутинов, 1997, 38].
Сейчас уже можно сказать точно: с пиктографией жителей Новой Гвинеи, представляющей собой «рассказ в картинках» рапануйская письменность не имеет ничего общего. Если бы ронгоронго было пиктографическим письмом, то никаких особых трудностей для понимания любым человеком, знакомым с данной культурной средой, оно бы не представляло.
Статьи Н.А.Бутинова о ронгоронго оригинальны тем, что в них сделана попытка, хотя и тщетная, отыскать билингвы, которые помогли бы раскрыть его тайны. Жаль однако, что идя этим своеобразным путем, он отказался, в конечном счете, не только от сделанных в совместной с Кнорозовым статье выводов, но и от того, что было предложено его предшественниками (Б.Г. Кудрявцевым, Б.А. Пиотровским, а позднее Д.А. Ольдерогге) и низвел ронгоронго до примитивного рисуночного письма (вроде пиктографии папуасов) [Бутинов, 1996, 2001].

 Отправлено: 11.04.18 10:35. Заголовок: Н.А.Бутинов в своих ..

Н.А.Бутинов в своих статьях, посвященных ронгоронго, восстанавливая по дощечкам «исторические события», как бы мысленно отвечал пастору Себастьяну Энглерту, который в коротком письме к Николаю Александровичу от 6 апреля 1959 г. писал о том, что найти в текстах что-нибудь исторически ценное можно было бы лишь имея больше дощечек.
С.Энглерт – Н.А.Бутинову, о.Пасхи, 6 апреля 1959 г.: «Я не могу сообщить Вам особо приятных новостей: 1. О переводе текстов на табличках кохау ронгоронго, к сожалению, вообще ничего интересного, видимо, они не дадут ничего важного, как об этом говорится в моей книге; если бы вместо 20 сохранившихся у нас была бы 1000 дощечек, тогда была бы надежда встретить там что-то, имеющее историческую важность» (МАЭ, колл. 6449).
Именно Юрий Валентинович Кнорозов первым доказал что рапануйское письмо не пиктография, не идеография, а ранняя фаза настоящей иероглифической (морфемно-силлабической) письменности, возникшей в начальный период становления государственности в Полинезии.
При дешифровке иероглифического письма я использовала методологию изучения древних систем письма, разработанную в 1950-х гг. Ю.В. Кнорозовым на примере письменности древних майя. В статье 1956 г. (совместной с Н.А. Бутиновым), он применил ее при рассмотрении некоторых особенностей рапануйского письма, положив тем самым начало его дешифровке в узком смысле, и дал предварительную характеристику системе письма острова Пасхи. Однако он не дошел в своем определении характера ронгоронго до того вывода, который удалось сделать мне позже, в 1995 г., а именно до омонимического принципа ронгоронго.
К сожалению, Юрий Валентинович не терпел возражений и неуклонно отстаивал свое мнение и свой путь поиска истины (прежде всего в дешифровке).
В начале 1999 г. я получила из Франции благодаря любезности доктора Элен Лефебре-Брион книгу известного ученого, живущего ныне в Новой Зеландии, доктора Стивена Роджера Фишера, крупного специалиста в области полинезийской филологии, историка, лингвиста, прекрасно владеющего не одним десятком языков (европейских и полинезийских), с которым я успела познакомиться лично в 1992 г. в Санкт-Петербурге на Симпозиуме – когда к нам приехали все специалисты по ронгоронго из Германии – Т.Бартель, С.Фишер, Х.Каин.
Еще до выхода книги Фишер заявлял, что он интенсивно ведет дешифровку ронгоронго и скоро ее закончит, поэтому я с нетерпением и трепетом ждала, когда же он нас, наконец, просветит.
Книга Фишера, написанная и опубликованная им в очень короткий срок (к ее созданию он приступил в конце 1989 г.) поражает не только своим объемом (свыше 50 п.л.), своеобразным стилем, богатым, хотя порой и вычурным, английским языком, но и охватом материала, подтверждением чему может служить уже само оглавление книги.
Первая часть труда «История» (с. 3—263) посвящена открытию рануйского письма, а также подробной истории его изучения во второй половине XIX—XX в.
Вторая часть «Традиции» (с.265—376), в ней приводятся сведения о самих дощечках (собиратель, место хранения, год обнаружения), качестве надписей на них, о существовании на о. Пасхи знатоков письма.
Третья часть «Тексты» (с.377—551) представляет вовсе не дешифровку, как от него ожидали, а описание и сверенные им лично прорисовки всех сохранившихся памятников рапануйского письма.
Фишер, как пишет он сам во Введении, создал первое исследование о ронгоронго (к тому же на одном из «мировых» языков), которое отражает всю классическую историю рапануйского письма, его традиции и тексты, притом таким образом, чтобы изложение было наиболее «традиционным». Однако книга, заявленная как «дешифровка», таковой вовсе не является – фактически она повторяет на новом этапе труд Т. Бартеля [1958], в расширенном и уточненном (но не улучшенном) виде.
Появление своего труда, «подобного которому до сих пор не было», Фишер объясняет тем, что для этого потребовалась особо серьезная лингвистическая подготовка, знание ронгоронго, а также специальной литературы на рапануйском, английском, немецком, испанском, русском и некоторых других европейских языках. Поэтому ее можно отнести к разряду «энциклопедических»: в ней даны исчерпывающие сведения о дощечках и их собирателях, а также пересказаны выводы тех исследователей, которые внесли свою лепту (пусть весьма скромную) в изучение этой сложнейшей проблемы современной филологии и этнологии.
К сожалению, исторические сведения о дощечках кохау ронгоронго, о рапануйском письме, о попытках изучения дощечек, растворяются в довольно подробных очерках о собирателях дощечек и ученых, перемежаясь с их биографиями и сведениями, порой не имеющими никакого отношения к проблеме ронгоронго. Поэтому четкую и по возможности полную картину сбора этих ценнейших памятников и их изучения, составить довольно трудно. В монографии дается обзор огромного числа работ (книг, статей, заметок), опубликованных со времени открытия ронгоронго до наших дней. Читатель знакомится (в изложении С.Фишера) почти со всеми публикациями по рапануистике вообще и ронгоронго в частности (независимо от их научной ценности), что, несомненно, окажет помощь начинающим океанистам, но сложившиеся серьезные ученые будут все же использовать первоисточники, а не рефераты. К тому же многие работы безвозвратно устарели и имеют определенную ценность лишь для историка науки.
Особой главой в первой части книги выделена «Санкт-Петербургская школа», в которой анализируются работы Б.Г.Кудрявцева и Д.А.Ольдерогге, Ю.В.Кнорозова и Н.А.Бутинова, А.М.Кондратова, а также мои. Точнее, речь идет о тех сотрудниках ЛО ИЭ АН СССР (ныне МАЭ РАН), которые в 1950-х годах занимались изучением рапануйского письма под руководством Ю.В. Кнорозова, создавшего позднее, уже в 60-е годы, Группу этнической семиотики. «Хотя русские рано влились в современное методологическое изучение ронгоронго, — пишет С. Фишер (с. 190), — но их первые шаги были незначительными, изолированными и во многом далекими от того, что делалось на Западе, например, А.Метро».
В действительности же именно русские ученые в своих исследованиях письма о.Пасхи оставили далеко позади зарубежных исследователей. Даже молодой (еще школьник) Б.Г.Кудрявцев, открывший параллельность текстов, записанных на трех дощечках (большой и малой санкт-петербургских и большой из Сантьяго) сделал больше в этом отношении (и, кстати, раньше), чем известный ученый А.Метро, отметивший лишь параллельные отрывки на одной дощечке. Именно в эти годы Кнорозов первым разработал и обосновал новый подход к изучению древних систем письма, создал теорию и методологию изучения древних иероглифических (морфемно-силлабических) письменностей. Зарубежные ученые до сих пор не в состоянии понять всю глубину выводов его теории и поэтому не могут ею воспользоваться. А у нас она принесла свои плоды. Кнорозовым было дешифровано письмо майя, протоиндийское; позднее мне удалось дешифровать и рапануйское письмо. Коснемся, кстати, еще двух досадных ошибок: напрасно Фишер пишет о том, что статьи Ольдерогге, якобы, были написаны Михаилом Константиновичем Кудрявцевым, которого Фишер почему-то называет двоюродным братом Б.Г.Кудрявцева, тем самым М.К.Кудрявцевым, видным индологом, доктором исторических наук Института этнографии. М.К.Кудрявцев был однофамильцем Б.Г.Кудрявцева и никакого отношения к изучению рапануйского письма не имел. Хорошо известный в мировой науке крупный ученый-африканист, знакомый со многими системами письма, Д.А.Ольдерогге вообще не нуждался в помощнике для написания подобных небольших статей посвященных наследию Б.Г.Кудрявцева.
Вместе с тем весьма лестно, что Фишер неоднократно высоко оценил вклад в изучение рапануйского письма русского ученого; в сущности первого этнографа и антрополога занимавшегося народами Океании Н.Н.Миклухо-Маклая.
Однако в своих собственных выводах о ронгоронго Фишер допускает ряд промахов.

 Отправлено: 11.04.18 10:35. Заголовок: По мнению Фишера, бл..

По мнению Фишера, благоприятные условия для создания письма ронгоронго сложились лишь после окончания описанной в легендах войны между туу и хоту ити, т.е. накануне визита на о.Пасхи французского мореплавателя Ж.Ф.Лаперуза в 1786 г.
Самое раннее указание на существование артефактов со знаками письма, по мнению Фишера (с.8), встречается у Л.Хорриса, художника, в 1816 г. плававшего на корабле «Рюрик» вместе с О.Е.Коцебу. Речь идет о рисунке, на котором изображен вождь, держащий палицу, украшенную резьбой. Отметим, однако, что наличие подобно свидетельства о существовании некоего артефакта в 1816 г. не доказывает и не опровергает факта существования на о. Пасхи письма на протяжении длительного времени до 1816 г. Более того, не всякое изображение на предметах материальной культуры может считаться знаком письма: в большинстве своем такие рисунки (цветной землей) или гравированные, служили опознавательным знаком владельца, наподобие тамги, и не соотносились с речью, языком.
Первым же своеобразным толчком к созданию местного письма, послужила, по мнению Фишера (с.З—7), встреча аборигенов о. Пасхи с испанским адмиралом Филипе Гонсалесом, корабли которого подошли к острову в 1770 г. Под обращением к испанскому королю Карлу III несколько островитян (вожди) поставили свои «подписи» в виде птицы, головы лангуста и других сигнатур, воспроизводящих, видимо, знаки их татуировки. Судя по отчетам членов экспедиции Гонсалеса, рапануйцы, поставившие под обращением свои «подписи», вряд ли понимали смысл своих действий. Встреча с испанцами, считает Фишер, и заставила рапануйцев задуматься над созданием своего местного письма (странно, почему они не задумались о других, более насущных благах цивилизации?!).
Согласно Фишеру, рапануйское письмо ронгоронго возникло в конце XVIII в. под влиянием европейцев вскоре после посещения о.Пасхи экспедициями Гонсалеса и Лаперуза, и, следовательно, достигло своего расцвета за каких-нибудь 70 лет. Известно, что конец 1850-х—начало 1860-х годов (в частности, 1862 г.) были эпохой расцвета ронгоронго, а также школ, в которых обучались будущие знатоки письма.
Но возникло рапануйское письмо гораздо ранее, не позднее XVIII в., кстати, наскальные рисунки, послужившие источниками пиктографии, датируются XV—XVI вв. К этому же времени должны быть отнесены и истоки иероглифического письма. Сколь бы талантливы ни были рапануйцы, за какие-нибудь 70 лет с небольшим (в течение жизни трех поколений, как утверждает С. Фишер на с.557), они не смогли бы достичь таких успехов в создании своей уникальной письменности, до сих пор поражающей всех, кто знакомится с дощечками кохау ронгоронго.
Для ронгоронго характерны не только достаточно установившийся репертуар знаков и графем, но и хорошо отработанная манера письма, гармоничная форма знаков, многие из которых выполнены округлыми, плавными линиями; простые знаки, соединяясь, составляют более сложные, также соразмерные и гармоничные. В сущности, большинство знаков на сохранившихся дощечках кохау ронгоронго отличаются совершенством формы, а ведь знатоки письма вырезали знаки и целые тексты на досках твердого дерева примитивным инструментом. На всех классических дощечках нет ни одной грубой, рубленной линии. Отметим попутно, что нам, людям XX в., много лет изучающим эту письменность и имеющим некоторую склонность к рисованию, не всегда удается при копировании знаков ронгоронго карандашом на бумаге передать в полной мере их красоту и соразмерность. Столь совершенное письмо отрабатывается веками. Кстати рапануйскому письму намного уступают письменности, созданные в XIX в. другими народами мира. В этом легко убедиться полистав известную книгу немецкого ученого И.Фридриха «История письма» [М., 1979], на которую ссылается и С.Фишер. Заметим, Фишер забывает и о том, что письменность представляет собой социальный феномен, она вызывается к жизни потребностями социума, находящегося на достаточно высокой ступени развития.
Дошедшие до нас дощечки ронгоронго созданы разными мастерами, но манера гармоничного письма прослеживается фактически почти на всех дощечках. Это явно доказывает существование на о. Пасхи не только школ специалистов, но и развитой традиции и многолетней практики на протяжении времени, гораздо большего, чем 7—8 десятилетий.
Вторая часть книги Фишера невелика, по сравнению с первой и третьей частями, но весьма насыщена разнообразными сведениями, необходимыми для тех, кто интересуется проблемой ронгоронго или хочет посвятить себя ее изучению. Он подробно останавливается на терминах, относящихся к письму ронгоронго, их вариантах, в зависимости от источника и времени записи их исследователями со слов местных жителей, на названия дощечек и имена информантов. Сведения об информантах разбросаны также по всей книге. Основываясь на рассказах рапануйцев (в том числе записях, сделанных с их слов в наше время), а также на выводах ученых, прежде всего Т.Бартеля, Фишер пытается охарактеризовать круг жанров и тем, представленных, по его мнению, на дощечках кохау ронгоронго. Он подробно останавливается на древних песнопениях и, в частности, на самом известном в домиссионерское время «Э Тимо те Акоако», предлагая его реконструкцию и перевод. Фишер придерживается мнения о том, что его исполняли мальчики школ ронгоронго, достигшие половой зрелости, обращаясь к девушкам-неру из знатных рапануйских семей. Это была первая песня, которую ученики заучивали наизусть, перед тем как приступить к более серьезным занятиям. Отдавая должное прекрасному знанию Фишером современного рапануйского языка, удивляешься его достаточно вольному обращению с этим, явно древним, текстом и, как следствие, весьма надуманному переводу его. «Э Тимо» — не любовная песнь учеников школы ронгоронго (с.311—313), а нечто вроде словаря знаков. Попытка показать это была сделана мною еще в 1970-х годах.
К тому же, имея дело с уникальным письмом ронгоронго, определение содержания того или иного текста по характеру знаков или по каким-то косвенным сведениям до его дешифровки не только нецелесообразно, но и может завести исследователя в тупик — в этом я сама, увы, не раз убеждалась на опыте. Содержание становится ясным по мере дешифровки и чтения текста.
С.Фишер априори решает и проблему языка текстов ронгоронго. По его мнению, язык надписей ронгоронго не может быть ни древним рапануйским языком, унаследованным жрецами, ни старым рапануйским языком аборигенов первой половины XIХ в. Это язык, на котором говорили, по мнению Фишера Уре Вае Ика, Те Хаха, Капиера. Томеника и другие, хорошо известные нам по научной литературе рапануйские информанты. Это тот самый язык, который сохранился в старых мифологических и фольклорных записях, сделанных на о. Пасхи во второй половине XIX—первой половине XX в. И хотя на этом языке рапануйцы уже не говорят, как пишет Фишер, знающий об этом по опыту своего посещения острова в начале 1990-х годов, но он все же доступен и понятен.
В таком случае совсем непонятно, почему же ученые, включая самого Фишера, не в состоянии перевести тексты ронгоронго. Объяснить это можно лишь тем, что эти тексты являются гораздо более древним памятником, чем считает Фишер, написаны они на языке, сильно отличающемся от того, которым хорошо владеет Фишер, и который еще помнят современные рапануйцы, включающем большое число «ребусов», и поэтому являющимся ларчиком с секретом.
Фишер справедливо отмечает, что нет оснований считать, что письмо ронгоронго было принесено откуда-то извне в далекие времена на остров Пасхи: оно создано самими рапануйцами в далеком прошлом и представляет собой последний взлет рапануйской культуры. Однако, как считает автор, дощечки со знаками существовали при жизни трех поколений рапануйцев, не более: с начала XIX в. до 1860-х годов. Аборигены острова Пасхи сами создали свое, к тому же уникальное письмо — «рапануйское по морфологии и функции», но идея его была принесена в постконтактный период (это не раз подчеркивается Фишером — с. 129, 373) иностранными визитерами или кем-либо из рапануйцев, побывавших с европейскими кораблями на других островах.

 Отправлено: 11.04.18 10:36. Заголовок: Третья часть моногра..

Третья часть монографии, открывающаяся музейным описанием дощечек кохау ронгоронго (название, размеры, материал, разного рода статистические подсчеты) и завершающаяся формально научным описанием текстов (стандартных и нестандартных) более всего соответствует названию его книги - «Ронгоронго». В раздел письма включены также главы, посвященные петроглифам и знакам татуировки, которые сами по себе письмом не являются, а представляют собой лишь возможную «кассу» элементов, для создания знаков письма. Того, кто занимается дешифровкой рапануйского письма, больше всего заинтересует § 38 данной главы, где Фишер дает общий вид дощечек с двух сторон, собственную прорисовку текстов в сопровождении необходимых для работы сведений: местонахождение дощечек, их размеры, происхождение, воспроизведение в печати, литература о них. В конце в качестве дискуссии приводятся мнения исследователей относительно характера и особенностей того или иного памятника письма ронгоронго и выводы Фишера. Прорисовка текстов, сделанная Фишером по оригиналам — дощечкам, хранящимся в разных музеях мира, — должна была стать одним из главных разделов в его публикации. Ведь он сверил по дощечкам (в короткие сроки) прорисовку Т.Бартеля и его помощников, опубликованную в 1958 г. в упоминавшемся выше труде, и выявил довольно много неточностей. Однако он почему-то не выделил свою правку тем или иным способом, а следовательно, читатель должен сам заняться сопоставлением двух прорисовок (Бартеля и Фишера), если, конечно, он является счастливым обладателем двух монографий, посвященных ронгоронго. Никто не может поручиться, что прорисовка Фишера на 100% идентична текстам табличек. Фишер сам в своей книге указывает, что больше двух дней он ни с одной из дощечек де-визу не работал, а часто за два дня успевал сверить и 2—3 дощечки, хранящиеся в одном музее (например. Большую, Малую и Жезл из Сантьяго — см. с.443, 450, 455). У нас в Кунсткамере он тоже за два неполных дня справился с двумя нашими дощечками. Бартель и его коллектив, несомненно, потратили на прорисовки дощечек много месяцев. Сложность этой работы я хорошо себе представляю, так как в те же годы, параллельно Бартелю, «санкт-петербургская школа» под руководством Кнорозова проделала то же фотографирование текстов, прорисовку знаков по фотографии, разрезание и монтаж строк, новое фотографирование и т.д.
Но сразу можно сказать, что правка Фишера кардинальным образом на чтение текстов ронгоронго не влияет; речь может идти лишь о незначительных нюансах в чтении и переводе, т.е. в моем переводе, причем переводе сплошном, от первого знака до последнего. Вызывает недоумение и желание Фишера изменить буквенные обозначения дощечек ронгоронго (А, В, С, D, Е и т.д.), принятые в издании Т.Бартеля, на менее удобные RR1, RR2, RR3 и так далее, особенно если учесть, что строки тоже имеют буквенно-цифровые обозначения. В результате при работе с текстами приходится сталкиваться с неудобной аббревиатурой типа RR9r1, RR17v3. К тому же кардинально изменен порядок следования дощечек ронгоронго как в тексте монографии, так и в предваряющем списке (с.392). В книге Т. Бартеля [1958] тексты расположены хронологически в соответствии с годом их приобретения. У Фишера этот порядок изменен; список самых ранних по времени приобретения дощечек, которые составляли коллекцию епископа Т.Жоссана (первого собирателя кохау ронгоронго), вдруг прерывается текстом на маленькой табакерке, сделанной из обрезков дощечки ронгоронго (она может датироваться примерно 1880 г.). Текст на табакерке выполнен, правда, четкими, классическими знаками ронгоронго, но восстановить его полностью, а следовательно правильно прочесть и перевести его невозможно. Более того, еще три текста — из Гонолулу — «Т», «U» и «V», приобретенные в 1920 г., по своей плохой сохранности практически не представляющие ценности для дешифровщика, в монографии Фишера оказались в списке сразу после ценнейшего памятника — жезла из Сантьяго, приобретенного в 1870 г. и перед Малой и Большой Вашингтонскими, а также Малой и Большой дощечками из Санкт-Петербурга, приобретенными в 1871 г. Н.Н.Миклухо-Маклаем. Подобные изменения в общепринятый порядок расположения ронгоронго сделаны Фишером ни по году их приобретения, ни по объему надписи, а в зависимости от наличия или отсутствия знака 076 (передающего фаллос) в космогонической триаде, выделяемой им на дощечках. На этом базовом положении Фишер и строит свои выводы в третьей части монографии. По его мнению, тексты ронгоронго в большинстве своем включают триады знаков, передающих устойчивую формулу творения. О том, как он открыл эти триады, Фишер пишет на странице 259.
Вернувшись в 1993 г. с острова Пасхи, он вдруг обнаружил, что жезл из Сантьяго (RR10) вроде бы включает ряд знаков (последовательностей триад); первый знак каждой триады неизменно нес аффиксальный знак 076 (т.е. фаллос). Подобная последовательность триад была замечена им и на Малой дощечке из Сантьяго RR8 и на читаемой стороне дощечки из Гонолулу (RR11). Эту последовательность знаков Фишер сократил до формулы X1YZn, где Х — знак-копулятор (по терминологии Фишера), 1 — знак 076 (фаллос), Y— знак-объект с которым соединяется знак Х и Z — порождение этого союза; (n - показатель степени).
Неожиданная возможность определить смысл этих триад пришла к Фишеру с обнаружением того, что песнопение «Атуа Мата Рири» последнего знатока ронгоронго Уре Вае Ико воплощает в словесной форме ту же структуру. Оно в свою очередь позволило Фишеру дать перевод текста, который, как он подчеркивает является еще только предварительным и подлежит дальнейшему улучшению или отказу от него:
«X ки'аи ки рото ки а/те Y: ка пу те Z»
«X соединяется с Y: рождается Z».
Далее Фишер приводит такой пример с тремя знаками:
изображение: птица со знаком фаллоса рыба солнце
чтение:ману мау (+ фаллос) ика ра’а
перевод:птицы все рыба солнце
По аналогии с космогонической формулой в тексте Уре Ваи Ика Фишер трактует знаки так:
«Те ману мау ки'аи ки рото ки те ака: ка пу те ра'а»
«Все птицы совокупились с рыбой: родилось солнце».
Знаком Х вводится каждая новая формула творения. Это открытие, по словам Фишера, стало первым истинно научным прорывом в установлении фонетического чтения письменности ронгоронго. В 1995 г. Фишер опубликовал две статьи на эту тему. По мнению Фишера, более поздние артефакты опускают знак фаллоса в триадах. По наличию или отсутствию этого знака Фишер судит о возрасте текста и в соответствии с этой «новой хронологией» ранжирует дощечки. Таким образом, если знак 076, фаллос-суффикс не появляется при Х-знаке каждой триады, то это означает, что данный артефакт, видимо, моложе, чем надписи творения, в которых триады несут знак 076 (например, RR 8, RR 10, RR 11a-c. с.444).

 Отправлено: 11.04.18 10:36. Заголовок: Фишер выделяет свою ..

Фишер выделяет свою триаду, исходя из наличия знака фаллоса, и тут же противоречит сам себе — если надпись, по его мнению, моложе, и на Х-знаке триады фаллоса нет, то каким же образом он выделяет здесь триаду в сплошном тексте при отсутствии единственного, определяющего, как он считает, знака-указателя (076)?
Далее, знак фаллос-суффикс, как его называет Фишер, не может передавать в рапануйском письме (являющемся иероглификой) целую фразу «ки аи ки рото о» (это возможно лишь при толковании пиктограмм); к тому же для второй половины устойчивой формулы «ка пу те» никакого устойчивого знака-суффикса вообще нет. Хотя С. Фишер и утверждает, что он дешифровал ронгоронго, а зарубежные масс-медиа с восторгом объявили об открытии века — «фаллическом письме», речь в данном случае идет лишь о гадательном толковании содержания текста, исходя из положения одного единственного знака (к тому же без учета начал отрывков). Открытие Фишером триады и является в сущности главным его достижением, которое он расценивает как дешифровку ронгоронго. Этому в его монографии посвящен §«Стивен Роджер Фишер» 21-й главы первой части книги (с.258— 268). Эту триаду он сопоставляет с космогонической формулой (снова ищет билингву) из текста «Атуа Мата Рири», записанного со слов старика Уре Ваи Ика в 1886 г. У.Томсоном в холодную дождливую ночь, за бутылкой виски и с помощью переводчика А. Салмона (англо-таитянского метиса), который сам плохо знал рапануйский язык. Песнопение представляет собой позднюю версию космогонического текста, если, конечно, он не был спонтанной импровизацией информанта, записанную явно с большими искажениями и неточностями в смысле самого языка островитян и их мифологем, т.е. доверять ему нельзя. Более того, сам метод наложения формулы из современного мифологического текста на кохау ронгоронго неверно теоретически и на практике не приведет к правильному результату. Фишер подходит к ронгоронго как к идеографии (а может быть, как пиктографии), выискивает формулу по сходству позиций знаков и под каждый объект триады подставляет фразы из указанной мифологической записи. При этом знак 076 развертывается в сложную фразу из 5 морфем, что в иероглифическом письме невозможно. Ведь рапануйское письмо по всем параметрам является иероглифическим (морфемно-силлабическим), в нем каждый знак передает только одну морфему.
Фишер также считает ронгоронго письмом, но письмом смешанным, состоящим из логографических (целых слов и фонетических знаков) и семасиографических глифов (иероглифов) — это очень примитивная форма письма. Она подходит лишь для записи ограниченного числа значимых жанров и риторических структур. И вместе с тем Фишер считает, что ронгоронго не могло быть просто мнемонической системой: у рапануйцев не было необходимости в том, чтобы сначала запомнить текст, выучить его, а потом исполнять; ведь ронгоронго читалось нараспев, подчеркивает Фишер, однако обязательно нужно было знать, какого рода песнопение исполняется, для того, чтобы добавить повторяющиеся риторические формулы, которые обычно пропускаются в графике. Например, в большом числе сохранившихся песнопений, посвященных творению, фаллос на знаке Х опущен, следовательно здесь рассчитывали, что певец исполняющий текст, дополнит его и передаст знак Х целой фразой «X соединился с...».
В ронгоронго Фишер насчитывает 120 основных глифов виртуально требующих ребусного использования их с тем, чтобы воспроизвести все слова древнего рапануйского языка. Однако если ронгоронго состоит только из ограниченного количества формальных жанров, добавляет Фишер, то возможно, у писцов не было необходимости воспроизводить все слова языка. Вот в этом-то Фишер оказался действительно прав: писцам не было нужды воспроизводить все слова древнего рапануйского языка (по крайней мере на известных нам дощечках) — для них характерна одна сельскохозяйственная тематика, как показала моя сплошная дешифровка текстов, требовавшая только лексики, передающей названия главным образом сельскохозяйственных растений и действий, связанных с сельскохозяйственной практикой, тем более, что знаки передавали и омонимы.
Далее Фишер выделяет не только знаки основные, но и, условно говоря, «аффиксальные» (префиксы и суффиксы). Последние должны были иметь фонетическое значение. Если это действительно так, — пишет он, — то «аффиксы» в ронгоронго могут помимо прочих функций представлять дескриптивные элементы, определяющие главный глиф, к которому они почти всегда привязаны, т.е. являются его определителем. Но бывают случаи, когда аффиксы используются автономно от главного знака, занимая позиции до или после него. Одновременно суффикс может быть семасиографическим элементом, т.е. использоваться для того, чтобы визуально указывать на идею, мысль, не прибегая к звуковому образу, т.е. языку (с.556).
Нельзя сказать, что эти рассуждения Фишера весьма логичны. Несмотря на подробный анализ триад, перевода текстов он не дает. Не дает не только сплошного перевода, но даже и выборочного. И, тем не менее, тематику текстов он определяет: дощечка Мамари — вид календарного текста, Большая из Сантьяго и Малая Санкт-Петербургская — песнопения творения, Тахуа — религиозная космогония, жезл из Сантьяго — длинная космогония и песнопения творения (с.412—508).
Больше всего удивляет то, что Фишер, стремившийся дополнить работу Т. Бартеля, проделавший большой труд по пересмотру текстов и составлению их новой транскрипции, не дал ни каталога графем, ни конкорданций, чем значительно затруднил изучение письма тому, кто возьмет в руки его монографию. Ибо всякий, кто будет изучать письмо ронгоронго, пользуясь транскрипцией Фишера, должен будет прежде всего составить каталог знаков, без чего нельзя приступить к работе. В труде Бартеля, выгодно отличающемся от книги Фишера, все эти дополнительные материалы имеются.

 Отправлено: 11.04.18 10:36. Заголовок: Отсутствие этих важн..

Отсутствие этих важных разделов (каталог знаков, конкорданций и т.д.) значительно снижает ценность монографии С. Фишера, несмотря на то, что им поднят огромный исторический материал, посвященный проблемам письма ронгоронго. Выявление С. Фишером устойчивых формул творения теоретически не обосновано, а сопоставление их с поздней, сомнительной фольклорной записью методологически неверно. Рапануйское письмо нужно изучать изнутри, не пытаясь искать билингвы в мифах и легендах аборигенов. Выделяя триады, Фишер забывает о том, что он не дает вообще деления текстов на отрывки с четкими параметрами, указывающими на их начала и концы, с учетом порядка слов в рапануйском языке.
До выхода книги Фишера, в 1995 г., в подобном ключе, т.е. путем угадывания смысла ряда знаков ронгоронго, идущих после какого-то знака, строит свою «дешифровку» и наш отечественный любитель Сергей Рябчиков.
Замечательным образцом того, как иногда пытаются дешифровать неизвестные тексты молодые энтузиасты, предстают «тома» (из нескольких страничек) С.В.Рябчикова, опубликованные не только у нас, но и за рубежом, а также вывешенные в Интернете.
Публикуя свои тексты он не замечает, что одно и тоже слово, имя, у него передается в одной и той же публикации 5-6 разными знаками.
В Journal Polynesian Society в коротенькой статье он переводит 6 разных иероглифов (часть которых к тому же представляет собой совершенно разные сложные знаки) как имя богини Луны: «Хина».
Если какой-то знак, например, он толкует почему-то (без объяснений) как богиню, то последующие за ним знаки будут следовательно означать Хину, посылающую дождь.
Ну, скажите, пожалуйста, почему рапануйцы в своем письме обозначали солнце 3 черточками, больше похожими на грядки, а не на небесный свет, а девушку Хину в виде гаечного ключа или лодки, видно потому, что их элементы напоминают серп Луны (Хина-Луна). К сожалению, знаки он толкует, не подводя под них никакой ни лексической, ни этнографической базы [Rjabchikov, 1987].

Рапануйское письмо — это письмо иероглифическое (а вовсе не фаллическое!). Тезис этот был выдвинут еще в 1956 г. выдающимся ученым современности Ю.В.Кнорозовым. Моя 40-летняя работа над дощечками кохау ронгоронго не только подтвердила правильность этого тезиса, но и привела к первой сплошной дешифровке всех известных нам иероглифических текстов. Более того, дешифровка показала, что тексты записаны на языке старом, отличающемся от того, который еще понимают современные жители острова Пасхи. Первые результаты изучения текстов кохау ронгоронго были мною опубликованы уже в 1995 г., сейчас издан полный корпус всех текстов кохау ронгоронго с острова Пасхи, с их чтением и переводом.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В заключение позволю себе еще раз подчеркнуть особенности своего подхода к дешифровке и чтению текстов ронгоронго, представляющих собой памятники весьма своеобразного, необычного типа иероглифического письма.
1.Нельзя вести дешифровку ронгоронго, этих своеобразных текстов с о.Пасхи, искусственно расчленяя сплошной текст.
2. Необходимо изучать тексты ронгоронго «изнутри», опираясь на закономерности и особенности изучаемого текста, не прибегая к билингвам в виде «профанных» текстов, не сопоставляя их с подобными или сходными памятниками рапануйцев или других народов, не полагаясь на толкование тех информантов, которые, как было известно, не владели достаточными сведениями относительно ронгоронго.
Привлекать фольклорные тексты (при дешифровке письменности любого народа) можно лишь после того, как все имеющиеся иероглифические тексты дешифрованы, а сама дешифровка подтверждена на всех без исключения имеющихся памятниках письма.
2. Впервые за всю 130-летнюю историю изучения кохау ронгоронго я предприняла законченную дешифровку текстов ронгоронго, не расчленяя сплошной текст на отрывки, блоки и их ряды. К сожалению, установка Ю.В. Кнорозова и Н.А. Бутинова на разбивку текстов на блоки и ряды оказалась неоправданной и направила дешифровку по тупиковому пути: Кнорозов оказался в плену у рядов и блоков (структурно-позиционная методика), Бутинов – у мифов, легенд и генеалогий (этнографическая методика).
3. При дешифровке нужно было постоянно иметь в виду факт изменения лексики, фразеологии, самого строя языка которым владели создатели рапануйского письма и ни в коем случае не стараться подменить лексику древнего текста лексикой языка-потомка (хотя он и известен).
4. Главное не терять головы ни от первых успехов, ни от неудач: дешифровка не всегда базируется на основательном фундаменте, а аргументы местных информаторов (в частности жителей о.Пасхи) часто весьма шатки. При неудачах нужно думать, искать, не опускать рук, находить новый, более правильный выход, не загонять себя и свои выводы в «прокрустово ложе» уже известных науке решений и аксиом.
5. Нецелесообразно включать материалы незаконченной дешифровки в свои научные труды, не имеющие к ней отношения (как обычно поступал Н.А. Бутинов), чтобы не снижать их научной ценности. Однажды, подобную оплошность допустила и я (Федорова, 1993, 264-267). Нужна повседневная упорная работа не только по раскрытию смысла каждого иероглифа, нужно было изучать историю, этнографию, мифологию и фольклор рапануйского народа, и при этом нужно помнить, что никаких сенсационных открытий работа по дешифровке не принесет. Помимо этого, желающий приобщиться к столь трудному занятию, как изучение неизвестных текстов (а они еще есть!), раскрыть код их записи, должен быть сведущ не только в тонкостях самого процесса дешифровки, но и в лингвистике, истории, этнографии, а также мифологии и фольклоре того народа, которому принадлежит (или принадлежала) изучаемая им система письма. Вместе с тем исследователь должен быть готов к тому, что язык создателей письма мог быть забыт частично, или даже полностью, а значит, нужно бросить ретроспективный взгляд не только на историю забытого памятника, но и на историю языка.
6. Дешифровка – это тяжелая рутинная работа, но такая работа стоит жизни!
Таким образом, испробовав в своих попытках дешифровки различные методические подходы разработанные Ю.В. Кнорозовым при изучении письма майя, протоиндийского письма, я нашла, как думается, единственно возможный ключ к пониманию характера знаков, к чтению и пониманию содержания текстов ронгоронго.